Цитаты со словом «фалалей»
Гаврила вошел не один; с ним был дворовый парень, мальчик лет шестнадцати, прехорошенький собой, взятый во двор за красоту, как узнал я после. Звали его
Фалалеем. Он был одет в какой-то особенный костюм, в красной шелковой рубашке, обшитой по вороту позументом, с золотым галунным поясом, в черных плисовых шароварах и в козловых сапожках, с красными отворотами. Этот костюм был затеей самой генеральши. Мальчик прегорько рыдал, и слезы одна за другой катились из больших голубых глаз его.
— Пля-сал! — проревел
Фалалей, всхлипывая.
Но прежде, чем я буду иметь честь лично представить читателю вошедшего Фому Фомича, я считаю совершенно необходимым сказать несколько слов о
Фалалее и объяснить, что именно было ужасного в том, что он плясал комаринского, а Фома Фомич застал его в этом веселом занятии.
Фалалей был дворовый мальчик, сирота с колыбели и крестник покойной жены моего дядя.
Одного этого совершенно достаточно было, чтоб Фома Фомич, переселясь в Степанчиково и покорив себе дядю, возненавидел любимца его,
Фалалея.
Фалалей был удивительно хорош собой.
Генеральша холила и нежила его, дорожила им, как хорошенькой, редкой игрушкой; и еще неизвестно, кого она больше любила: свою ли маленькую, курчавенькую собачку Ами или
Фалалея?
Долго гневался Фома Фомич; но, рассудив наконец, что гневом не возьмешь, он вдруг решился быть благодетелем
Фалалею.
«Как! — говорил он, защищая свою нелепую мысль (мысль, приходившую в голову и не одному Фоме Фомичу, чему свидетелем пишущий эти строки), — как! он всегда вверху при своей госпоже; вдруг она, забыв, что он не понимает по-французски, скажет ему, например, донне муа мон мушуар [Дайте мне платок (франц.: «Donnez-moi mon mouchoir»).] — он должен и тут найтись и тут услужить!» Но оказалось, что не только нельзя было
Фалалея выучить по-французски, но что повар Андрон, его дядя, бескорыстно старавшийся научить его русской грамоте, давно уже махнул рукой и сложил азбуку на полку!
Фалалей был до того туп на книжное обучение, что не понимал решительно ничего.
Дворовые стали дразнить
Фалалея французом, а старик Гаврила, заслуженный камердинер дядюшки, открыто осмелился отрицать пользу изучения французской грамоты.
Насчет манер было еще хуже: Фома решительно не мог образовать по-своему
Фалалея, который, несмотря на запрещение, приходил по утрам рассказывать ему свои сны, что Фома Фомич, с своей стороны, находил в высшей степени неприличным и фамильярным.
Но
Фалалей упорно оставался Фалалеем.
Фалалей подходит плача, утирая обеими руками глаза.
Фалалей не отвечает и заливается горькими слезами.
— Ска-зал!.. — подтверждает
Фалалей, всхлипывая.
— Дво-ро-вый че-ло-век, — отвечает наконец
Фалалей, продолжая плакать.
Но
Фалалей не умеет сказать, чьих господ. Разумеется, кончается тем, что Фома в сердцах убегает из комнаты и кричит, что его обидели; с генеральшей начинаются припадки, а дядя клянет час своего рождения, просит у всех прощения и всю остальную часть дня ходит на цыпочках в своих собственных комнатах.
Как нарочно случилось так, что на другой же день после истории с Мартыновым мылом
Фалалей, принеся утром чай Фоме Фомичу и совершенно успев забыть и Мартына и все вчерашнее горе, сообщил ему, что видел сон про белого быка.
Фома Фомич пришел в неописанное негодование, немедленно призвал дядю и начал распекать его за неприличие сна, виденного его
Фалалеем.
В этот раз были приняты строгие меры:
Фалалей был наказан; он стоял в углу на коленях.
«Я за что сержусь, — говорил Фома, — кроме того, что он по-настоящему не должен бы сметь и подумать лезть ко мне с своими снами, тем более с белым быком; кроме этого — согласитесь сами, полковник, — что такое белый бык, как не доказательство грубости, невежества, мужичества вашего неотесанного
Фалалея?
Разве ты не можешь, — продолжал он, обращаясь к
Фалалею, — разве ты не можешь видеть во сне что-нибудь изящное, нежное, облагороженное, какую-нибудь сцену из хорошего общества, например, хоть господ, играющих в карты, или дам, прогуливающихся в прекрасном саду?» Фалалей обещал непременно увидеть в следующую ночь господ или дам, гуляющих в прекрасном саду.
Ложась спать,
Фалалей со слезами молил об этом Бога и долго думал, как бы сделать так, чтоб не видеть проклятого белого быка.
Фома Фомич объявил решительно, что не верит возможности подобного случая, возможности подобного повторения сна, а что
Фалалей нарочно подучен кем-нибудь из домашних, а может быть, и самим полковником, чтоб сделать в пику Фоме Фомичу.
Оставалась еще слабая надежда, что
Фалалей в следующую, то есть в третью ночь, непременно увидит что-нибудь из высшего общества.
Каково же было всеобщее негодование, когда целую неделю сряду, каждую божию ночь,
Фалалей постоянно видел белого быка, и одного только белого быка!
Но всего интереснее было то, что
Фалалей никак не мог догадаться солгать: просто — сказать, что видел не белого быка, а хоть, например, карету, наполненную дамами и Фомой Фомичом; тем более что солгать, в таком крайнем случае, было даже не так и грешно.
Но
Фалалей был до того правдив, что решительно не умел солгать, если б даже и захотел.
Положение дяди становилось невыносимым:
Фалалей был решительно неисправим.
— Да пусто б его взяло, треклятого! — рассказывал
Фалалей. — Каждую ночь снится! каждый раз с вечера молюсь: «Сон не снись про белого быка, сон не снись про белого быка!» А он тут как тут, проклятый, стоит передо мной, большой, с рогами, тупогубый такой, у-у-у!
Вот почему он и дал спокойно вздохнуть
Фалалею.
Вместе с
Фалалеем и все отдохнули.
Надобно заметить, что
Фалалей отлично плясал; это была его главная способность, даже нечто вроде призвания; он плясал с энергией, с неистощимой веселостью, но особенно любил он комаринского мужика.
Надо было посмотреть, что делалось тогда с
Фалалеем: он плясал до забвенья самого себя, до истощения последних сил, поощряемый криками и смехом публики; он взвизгивал, кричал, хохотал, хлопал в ладоши; он плясал, как будто увлекаемый постороннею, непостижимою силою, с которой не мог совладать, и упрямо силился догнать все более и более учащаемый темп удалого мотива, выбивая по земле каблуками.
Но с этих пор Фома Фомич дал себе клятву: поймать на месте преступления
Фалалея, танцующего комаринского.
Он сторожил бедного
Фалалея, как охотник птичку, с наслаждением представляя себе, какой трезвон задаст он в случае успеха всем дому и в особенности полковнику.
Понятно после этого, отчего дядя рвал на себе волосы, когда увидел плачущего
Фалалея и услышал, что Видоплясов возвестил Фому Фомича, так неожиданно и в такую хлопотливую минуту представшего перед нами своею собственною особою.
— Удивляюсь я, что вы всегда как-то систематически любите перебивать меня, полковник, — проговорил он после значительного молчания, не обратив на меня ни малейшего внимания. — Вам о деле говорят, а вы — бог знает о чем… трактуете… Видели вы
Фалалея?
Фалалей подошел, всхлипывая, раскрыв рот и глотая слезы. Фома Фомич смотрел на него с наслаждением.
— Далеко не считаю себя красавцем, но поневоле пришел к заключению, что есть же что-нибудь в этом сером глазе, что отличает меня от какого-нибудь
Фалалея.
— Прек-ра-сен! — отвечал
Фалалей с заглушенными рыданиями.
— Пля-сал… — проговорил
Фалалей, усиливая рыдания.
Тянуть жилы была потребность Фомы. Он заигрывал с своей жертвой, как кошка с мышкой; но
Фалалей молчит, хнычет и не понимает вопроса.
Вопрос был щекотливый, а так как относился к
Фалалею, то и опасный.
— Помилуйте, дядюшка, если вы не уймете этого дурака, ведь он… Слышите, до чего он добирается?
Фалалей что-нибудь соврет, уверяю вас… — шепнул я дяде, который потерялся и не знал, на что решиться.
Несчастный
Фалалей в тоске озирался кругом и в недоумении, что сказать, открывал и закрывал рот, как карась, вытащенный из воды на песок.
Ступай теперь на кухню,
Фалалей.
А давеча-то, Гаврила-то каково? да и
Фалалей, и ты — все одно к одному!
— К вам теперь обращаюсь, домашние, — продолжал Фома, обращаясь к Гавриле и
Фалалею, появившемуся у дверей, — любите господ ваших и исполняйте волю их подобострастно и с кротостью. За это возлюбят вас и господа ваши. А вы, полковник, будьте к ним справедливы и сострадательны. Тот же человек — образ Божий, так сказать, малолетний, врученный вам, как дитя, царем и отечеством. Велик долг, но велика и заслуга ваша!
Цитаты из русской классики со словом «фалалей»
— Гей! Земляк всех избил в один синяк!.. Братцы, ребята, это, вишь, наш бурмистр, ишь какой мигач, во всем под стать пегой своей кобыле, молодец к молодцу… ворон, вишь, приехал на ней обгонять… Эй, эй!
Фалалей, мотри, мотри, хвост-ат у клячи оторвался, ей-богу, право, оторвался… ей, го… го… го… го…
— Взял бы да и дал бы ей оплеуху, — чего зевал,
фалалей!
— Так что ж?.. Уж ты, брат, и оробел?.. Ах ты, соломенная твоя душа!.. Так что ж, что отворена? Пущай узнают! Рази ты воровать ходил? Твое добро, тебе предоставлено, и не может тебе запретить в этом никто; захотел — взял, вот те все!.. Эх ты,
Фалалей, пра,
Фалалей!.. Ну, качай! Чего стал!..
В «Живописце» напечатан целый ряд писем к
Фалалею от уездных дворян, его отца, матери и дяди.
Бьет час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция приходит в движение: поднимается шум, беготня, суета. В моих ушах, словно перекрестный огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля!
фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го класса и бросаюсь на первую порожнюю скамью, в надежде уснуть.
Синонимы к слову «фалалей»
Предложения со словом «фалалей»
- На прощанье даю вам, а особливо тебе, старый фалалей{11}, добрый совет, не быть слишком легковерным и не думать, что накормить голодного и дать ему несколько злотых есть такое великое дело, что слух о нём пронесётся до концов вселенныя.
- Или фалалей дыроголовый, который жизнь прожил, не зная как правильно пользоваться своими собственными руками?
- Давно подступался спросить, какой фалалей пропустил тебя в столичную прессу?
- (все предложения)
Дополнительно