Неточные совпадения
Я сам слышал
слова Фомы в доме
дяди, в Степанчикове, когда уже он стал там полным владыкою и прорицателем.
Я и забыл сказать, что перед
словом «наука» или «литература»
дядя благоговел самым наивным и бескорыстнейшим образом, хотя сам никогда и ничему не учился.
В детстве моем, когда я осиротел и остался один на свете,
дядя заменил мне собою отца, воспитывал меня на свой счет и,
словом, сделал для меня то, что не всегда сделает и родной отец.
Но последних
слов уже не было слышно. Коляска, принятая дружно четверкою сильных коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел в него, и мы тотчас же проехали городишко. «Конечно, этот господин привирает, — подумал я, — он слишком сердит и не может быть беспристрастным. Но опять-таки все, что он говорил о
дяде, очень замечательно. Вот уж два голоса согласны в том, что
дядя любит эту девицу… Гм! Женюсь я иль нет?» В этот раз я крепко задумался.
— Друг мой, ни
слова об этом! — перебил
дядя, как будто в испуге и даже понизив голос. — После, после это все объяснится. Я, может быть, и виноват перед тобою и даже, может быть, очень виноват, но…
Между прочим, мне пришло на мысль, что я приездом моим и молчанием перед
дядей почти произнес обещание, дал
слово, связал себя навеки.
За чаем во все время он не сказал ни
слова, не смеялся, когда все смеялись; но я вовсе не заметил в нем никакой «забитости», которую видел в нем
дядя; напротив, взгляд его светло-карих глаз выражал решимость и какую-то определенность характера.
Обноскин громко захохотал, опрокинувшись на спинку кресла; его маменька улыбнулась; как-то особенно гадко захихикала и девица Перепелицына, захохотала и Татьяна Ивановна, не зная чему, и даже забила в ладоши, —
словом, я видел ясно, что
дядю в его же доме считали ровно ни во что. Сашенька, злобно сверкая глазками, пристально смотрела на Обноскина. Гувернантка покраснела и потупилась.
Дядя удивился.
Слова эти, казалось, поразили
дядю настоящим ужасом.
— Саша! Саша! — кричал в отчаянии
дядя. — Еще одно
слово — и я погиб, безвозвратно погиб!
И с последним
словом Гаврила развел руками и склонил голову.
Дядя следил за ним с беспокойством.
Бедный
дядя! Он должен был повторить всю эту галиматью, фразу за фразой,
слово за
словом! Я стоял и краснел, как виноватый. Злость душила меня.
— Послушай, Григорий! ведь мне, братец, некогда, помилуй! — начал
дядя каким-то просительным голосом, как будто боялся даже и Видоплясова. — Ну, рассуди, ну, где мне жалобами твоими теперь заниматься! Ты говоришь, что тебя опять они чем-то обидели? Ну, хорошо: вот тебе честное
слово даю, что завтра все разберу, а теперь ступай с богом… Постой! что Фома Фомич?
Не теряя ни минуты, я поспешил рассказать ему весь мой разговор с Настенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на
дядю за то, что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спасти своим отъездом от брака с Татьяной Ивановной, —
словом, не скрыл ничего; даже нарочно преувеличил все, что было неприятного в этих известиях. Я хотел поразить
дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, — и действительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за голову.
И я рассказал ему сцену в беседке с Обноскиным.
Дядя был в чрезвычайном удивлении. Я ни
слова не упомянул о Мизинчикове.
— Ваш поступок в моем доме, сударь, был скверный поступок, — отвечал
дядя, строго взглянув на Обноскина, — а это и дом-то не ваш. Вы слышали: Татьяна Ивановна не хочет оставаться здесь ни минуты. Чего же вам более? Ни
слова — слышите, ни
слова больше, прошу вас! Я чрезвычайно желаю избежать дальнейших объяснений, да и вам это будет выгоднее.
Едва только произнес Фома последнее
слово, как
дядя схватил его за плечи, повернул, как соломинку, и с силою бросил его на стеклянную дверь, ведшую из кабинета во двор дома. Удар был так силен, что притворенные двери растворились настежь, и Фома, слетев кубарем по семи каменным ступенькам, растянулся на дворе. Разбитые стекла с дребезгом разлетелись по ступеням крыльца.
— Настасья Евграфовна! неужели это последнее ваше
слово? — проговорил
дядя, смотря на нее с невыразимым отчаянием. — Скажите одно только
слово — и я жертвую вам всем!..
— Подожди, Евграф Ларионыч! — вскричал
дядя. — Умоляю! Еще одно
слово будет, Евграф, одно только
слово…
— Фома, — начал
дядя, сбиваясь на каждом
слове, — вот теперь… когда ты отдохнул и опять вместе с нами… то есть, я хотел сказать, Фома, что понимаю, как давеча, обвинив, так сказать, невиннейшее создание…
Последним
словам своим Фома придал столько печальной иронии и сопровождал их такою жалобною улыбкою, что стоны тронутых дам раздались снова. Все они с укором, а иные с яростью смотрели на
дядю, уже начинавшего понемногу уничтожаться перед таким согласным выражением всеобщего мнения. Мизинчиков плюнул и отошел к окну. Бахчеев все сильнее и сильнее подталкивал меня локтем; он едва стоял на месте.
— Атанде-с, — прервал Коровкин. — Рекомендуюсь: дитя природы… Но что я вижу? Здесь дамы… А зачем же ты не сказал мне, подлец, что у тебя здесь дамы? — прибавил он, с плутовскою улыбкою смотря на
дядю. — Ничего? не робей!.. представимся и прекрасному полу… Прелестные дамы! — начал он, с трудом ворочая языком и завязая на каждом
слове. — Вы видите несчастного, который… ну, да уж и так далее… Остальное не договаривается… Музыканты! польку!
Все молчали. Недоумение еще продолжалось. Наконец Фома начал понемногу, молча и неслышно, хихикать; смех его разрастался все более и более в хохот. Видя это, повеселела и генеральша, хотя все еще выражение оскорбленного достоинства сохранялось в лице ее. Невольный смех начинал подыматься со всех сторон.
Дядя стоял, как ошеломленный, краснея до слез и некоторое время не в состоянии вымолвить
слова.
— Фома!.. — вскричал было
дядя, но всеобщий хохот покрыл
слова его. Фома Фомич так и заливался. Видя это, рассмеялся и
дядя.
Дядя в тот же день помирил его с Фомой Фомичом, и Степан Алексеевич опять ходил за Фомой, как собачка, и по-прежнему приговаривал к каждому
слову: «Умный ты человек, Фома! ученый ты человек, Фома!»
Неточные совпадения
— Так! — вся орда вахлацкая // На
слово Клима Лавина // Откликнулась. — На подати! // Согласен,
дядя Влас?
Это было ему тем более неприятно, что по некоторым
словам, которые он слышал, дожидаясь у двери кабинета, и в особенности по выражению лица отца и
дяди он догадывался, что между ними должна была итти речь о матери.
Перескажу простые речи // Отца иль дяди-старика, // Детей условленные встречи // У старых лип, у ручейка; // Несчастной ревности мученья, // Разлуку, слезы примиренья, // Поссорю вновь, и наконец // Я поведу их под венец… // Я вспомню речи неги страстной, //
Слова тоскующей любви, // Которые в минувши дни // У ног любовницы прекрасной // Мне приходили на язык, // От коих я теперь отвык.
«Молчи,
дядя, — возразил мой бродяга, — будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» — При сих
словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.
Катин заговорил тише, менее оживленно. Климу показалось, что, несмотря на радость, с которой писатель встретил
дядю, он боится его, как ученик наставника. А сиповатый голос
дяди Якова стал сильнее, в
словах его явилось обилие рокочущих звуков.