Неточные совпадения
«Хвалят человека, — думала она обо мне, —
а за что — неизвестно. Сочинитель, поэт… Да
ведь что ж такое сочинитель?»
Слог бы я выправил: я
ведь хвалю,
а что ни говори, все-таки мало возвышенного…
А что, брат,
ведь и второе издание, чай, будет?
— Или вот, например, табакерку дадут… Что ж? На милость
ведь нет образца. Поощрить захотят.
А кто знает, может и ко двору попадешь, — прибавил он полушепотом и с значительным видом, прищурив свой левый глаз, — или нет? Или еще рано ко двору-то?
— Ну, ну, хорошо, хорошо! Я
ведь так, спроста говорю. Генерал не генерал,
а пойдемте-ка ужинать. Ах ты чувствительная! — прибавил он, потрепав свою Наташу по раскрасневшейся щечке, что любил делать при всяком удобном случае, — я, вот видишь ли, Ваня, любя говорил. Ну, хоть и не генерал (далеко до генерала!),
а все-таки известное лицо, сочинитель!
—
Ведь вот хорошо удача, Иван Петрович, — говорила она, —
а вдруг не будет удачи или там что-нибудь; что тогда? Хоть бы служили вы где!
Ты, положим, талант, даже замечательный талант… ну, не гений, как об тебе там сперва прокричали,
а так, просто талант (я еще вот сегодня читал на тебя эту критику в «Трутне»; слишком уж там тебя худо третируют: ну да
ведь это что ж за газета!).
Да! так видишь:
ведь это еще не деньги в ломбарде, талант-то;
а вы оба бедные.
Это еще последнее дело,
а знаешь ли ты, Наташа… (о боже, да
ведь ты все это знаешь!) знаешь ли, что князь заподозрил твоего отца и мать, что они сами, нарочно, сводили тебя с Алешей, когда Алеша гостил у вас в деревне?
А главное: ты
ведь это все знаешь, Наташа, господи боже мой!
А то
ведь ты совсем себя теперь губишь, совсем!
Отец непременно хочет, чтоб он женился на ней,
а отец,
ведь ты знаешь, — ужасный интриган; он все пружины в ход пустил: и в десять лет такого случая не нажить.
А что он увлекся, так
ведь стоит только мне неделю с ним не видаться, он и забудет меня и полюбит другую,
а потом как увидит меня, то и опять у ног моих будет.
— Обещал, все обещал. Он
ведь для того меня и зовет теперь, чтоб завтра же обвенчаться потихоньку, за городом; да
ведь он не знает, что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не знает. И какой он муж! Смешно, право.
А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не хочу я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам,
а он мне пускай ничего. Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем же его несчастным делать?
— Он у ней, — проговорила она чуть слышно. — Он надеялся, что я не приду сюда, чтоб поехать к ней,
а потом сказать, что он прав, что он заранее уведомлял,
а я сама не пришла. Я ему надоела, вот он и отстает… Ох, боже! Сумасшедшая я! Да
ведь он мне сам в последний раз сказал, что я ему надоела… Чего ж я жду!
А впрочем, вы, кажется, и правы: я
ведь ничего не знаю в действительной жизни; так мне и Наташа говорит; это, впрочем, мне и все говорят; какой же я буду писатель?
Смейтесь, смейтесь, поправляйте меня;
ведь это для нее же вы сделаете,
а вы ее любите.
Я, например, если не удастся роман (я, по правде, еще и давеча подумал, что роман глупость,
а теперь только так про него рассказал, чтоб выслушать ваше решение), — если не удастся роман, то я
ведь в крайнем случае могу давать уроки музыки.
— Хоть я не стою тебя совсем, но ты люби меня, Наташа,
а уж я… ты
ведь знаешь меня!
А знаешь, Ваня, я
ведь это заранее предчувствовал, что так с ним кончится, еще тогда, когда, помнишь, ты мне его все расхваливал.
Мне что девочка? и не нужна; так, для утехи… чтоб голос чей-нибудь детский слышать…
а впрочем, по правде, я
ведь для старухи это делаю; ей же веселее будет, чем с одним со мной.
Больной
ведь он, в такую погоду, на ночь глядя; ну, думаю, верно, за чем-нибудь важным;
а чему ж и быть-то важнее известного вам дела?
Ведь он все узнал, все последние известия об ней знает; я наверное полагаю, что знает,
а откуда ему вести приходят, не придумаю.
Я-то вот через Матрену много узнаю,
а та через Агашу,
а Агаша-то крестница Марьи Васильевны, что у князя в доме проживает… ну, да
ведь ты сам знаешь.
Ведь только блажит, знаю, что блажит,
а все страшно.
Ведь в сердцах он на это способен; выбросил,
а сам теперь и грустит — жалеет, что выбросил.
— Гм…
ведь неприятно, когда промокнешь;
а тут тебе и чаю не хотятприготовить, — ворчал вполголоса старик.
— Нет, в самом деле, — подхватил Ихменев, разгорячая сам себя с злобною, упорною радостию, — как ты думаешь, Ваня,
ведь, право, пойти! На что в Сибирь ехать!
А лучше я вот завтра разоденусь, причешусь да приглажусь; Анна Андреевна манишку новую приготовит (к такому лицу уж нельзя иначе!), перчатки для полного бонтону купить да и пойти к его сиятельству: батюшка, ваше сиятельство, кормилец, отец родной! Прости и помилуй, дай кусок хлеба, — жена, дети маленькие!.. Так ли, Анна Андреевна? Этого ли хочешь?
— Такое средство одно, — сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли это будет средством.
Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять дней не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе стоит только написать ему, что ты сама его оставляешь,
а он тотчас же прибежит к тебе.
— Довольно бы того хоть увидать,
а там я бы и сама угадала. Послушай: я
ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, — все думаю; мысли как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли тебе с ней познакомиться?
Ведь графиня (тогда ты сам рассказывал) хвалила твой роман; ты
ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай, чтоб тебя ей там представили.
А то, пожалуй, и Алеша мог бы тебя с ней познакомить. Вот ты бы мне все и рассказал про нее.
А наконец (почему же не сказать откровенно!), вот что, Наташа, да и вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен; ну, да, положим даже (
ведь иногда и это бывало), просто глуп.
И потому графиня, которая прежде была против сватовства, страшно обрадовалась сегодня моему успеху у княгини, но это в сторону,
а вот что главное: Катерину Федоровну я знал еще с прошлого года; но
ведь я был тогда еще мальчиком и ничего не мог понимать,
а потому ничего и не разглядел тогда в ней…
— Не знаю, друг мой. И про это я тоже думал. Я посмотрю… Увижу… так и решу.
А что, Наташа,
ведь у нас все теперь переменилось, — не утерпел не заговорить Алеша.
— То-то я и говорю, что он такой деликатный.
А как хвалил тебя! Я
ведь говорил тебе… говорил! Нет, он может все понимать и чувствовать!
А про меня как про ребенка говорил; все-то они меня так почитают! Да что ж, я
ведь и в самом деле такой.
— Ты как будто на него сердишься, Ваня?
А какая, однако ж, я дурная, мнительная и какая тщеславная! Не смейся; я
ведь перед тобой ничего не скрываю. Ах, Ваня, друг ты мой дорогой! Вот если я буду опять несчастна, если опять горе придет,
ведь уж ты, верно, будешь здесь подле меня; один, может быть, и будешь! Чем заслужу я тебе за все! Не проклинай меня никогда, Ваня!..
— Подожди, странная ты девочка!
Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег,
а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Ведь я уж сколько лет один маюсь, — день да ночь — сутки прочь,
а старого не забыл. Не забывается!
А ты-то, ты-то?
Я вот напьюсь, лягу себе на диван (
а у меня диван славный, с пружинами) и думаю, что вот я, например, какой-нибудь Гомер или Дант, или какой-нибудь Фридрих Барбаруса, —
ведь все можно себе представить.
— Помилуй, батюшка,
ведь это он все от разных унижений и оскорблений хандрит,
а вот теперь узнает, что Наташе полное удовлетворение сделано, так мигом все позабудет.
—
А господь его знает.
Ведь он все деньги наживает. Я слышал, участок в каком-то подряде здесь в Петербурге берет. Мы, Наташа, в делах ничего не смыслим.
—
А вот и не забыла; пенаты! Любите свои пенаты…
ведь вот что выдумает! Может, никаких пенатов и не было; и за что их любить-то? Все врет!
Ведь это сундук,
а не квартира.
Я
ведь, брат, по натуре моей и по социальному моему положению принадлежу к тем людям, которые сами путного ничего не делают,
а другим наставления читают, чтоб делали.
— Так; давно, как-то мельком слышал, к одному делу приходилось.
Ведь я уже говорил тебе, что знаю князя Валковского. Это ты хорошо делаешь, что хочешь отправить ее к тем старикам.
А то стеснит она тебя только. Да вот еще что: ей нужен какой-нибудь вид. Об этом не беспокойся; на себя беру. Прощай, заходи чаще. Что она теперь, спит?
— Так оставьте ключ мне, я и запрусь изнутри;
а будут стучать, я и скажу: нет дома. — И она с лукавством посмотрела на меня, как бы приговаривая: «Вот
ведь как это просто делается!»
—
А вот прочти, вот видишь, вот эту книжку; ты уж раз ее смотрела. Ты
ведь умеешь читать?
— Нет, нет, Ваня, ты слишком часто и слишком много прощал мне, но
ведь есть же конец всякому терпению. Ты меня никогда не разлюбишь, я знаю, но ты меня назовешь неблагодарною,
а я вчера и третьего дня была пред тобой неблагодарная, эгоистка, жестокая…
— Полно, Наташа, — спешил я разуверить ее. —
Ведь я был очень болен всю ночь: даже и теперь едва стою на ногах, оттого и не заходил ни вечером вчера, ни сегодня,
а ты и думаешь, что я рассердился… Друг ты мой дорогой, да разве я не знаю, что теперь в твоей душе делается?
— Ты все смеешься. Но
ведь я от тебя ничего никогда не слыхал такого; и от всего вашего общества тоже никогда не слыхал. У вас, напротив, всё это как-то прячут, всё бы пониже к земле, чтоб все росты, все носы выходили непременно по каким-то меркам, по каким-то правилам — точно это возможно! Точно это не в тысячу раз невозможнее, чем то, об чем мы говорим и что думаем.
А еще называют нас утопистами! Послушал бы ты, как они мне вчера говорили…
Одной любви мало; любовь оказывается делами;
а ты как рассуждаешь: «Хоть и страдай со мной, но живи со мной», —
ведь это не гуманно, это не благородно!