Неточные совпадения
Я не мистик; в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною, как, может быть, и со всеми, случилось в жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых. Например, хоть этот старик: почему при тогдашней моей встрече с ним, я тотчас почувствовал,
что в тот
же вечер со мной случится что-то не совсем обыденное? Впрочем, я был болен;
а болезненные ощущения почти всегда бывают обманчивы.
Во-первых, с виду она была так стара, как не бывают никакие собаки,
а во-вторых, отчего
же мне, с первого раза, как я ее увидал, тотчас
же пришло в голову,
что эта собака не может быть такая, как все собаки;
что она — собака необыкновенная;
что в ней непременно должно быть что-то фантастическое, заколдованное;
что это, может быть, какой-нибудь Мефистофель в собачьем виде и
что судьба ее какими-то таинственными, неведомыми путами соединена с судьбою ее хозяина.
Да к тому
же отец и сам его хочет поскорей с плеч долой сбыть, чтоб самому жениться,
а потому непременно и во
что бы то ни стало положил расторгнуть нашу связь.
— Как! Сам
же и сказал тебе,
что может другую любить,
а от тебя потребовал теперь такой жертвы?
— Обещал, все обещал. Он ведь для того меня и зовет теперь, чтоб завтра
же обвенчаться потихоньку, за городом; да ведь он не знает,
что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не знает. И какой он муж! Смешно, право.
А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не хочу я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам,
а он мне пускай ничего.
Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем
же его несчастным делать?
Теперь хоть и не время, но я вам расскажу, потому
что надо
же и Наташе услышать,
а вы нам дадите совет.
— Да… ну,
а что? Не хворал ли?
Что же долго у нас не был?
Мне
что девочка? и не нужна; так, для утехи… чтоб голос чей-нибудь детский слышать…
а впрочем, по правде, я ведь для старухи это делаю; ей
же веселее будет,
чем с одним со мной.
Я сообщил ей,
что у Наташи с Алешей действительно как будто идет на разрыв и
что это серьезнее,
чем прежние их несогласия;
что Наташа прислала мне вчера записку, в которой умоляла меня прийти к ней сегодня вечером, в девять часов,
а потому я даже и не предполагал сегодня заходить к ним; завел
же меня сам Николай Сергеич.
— Всё злодеи жестокосердые! — продолжала Анна Андреевна, — ну,
что же она, мой голубчик, горюет, плачет? Ах, пора тебе идти к ней! Матрена, Матрена! Разбойник,
а не девка!.. Не оскорбляли ее? Говори
же, Ваня.
— Ха-ха-ха!
А ты
чего ожидала! Да
чем же мы жить-то здесь будем, подумай! Деньги прожиты, последнюю копейку добиваем!
Она поняла,
что он нашел его, обрадовался своей находке и, может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его у себя от всех глаз;
что где-нибудь один, тихонько от всех, он с беспредельною любовью смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, — смотрел и не мог насмотреться,
что, может быть, он так
же, как и бедная мать, запирался один от всех разговаривать с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать на них самому,
а ночью, в мучительной тоске, с подавленными в груди рыданиями, ласкал и целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение на ту, которую не хотел видеть и проклинал перед всеми.
За месяц до нашего несчастья он купил мне серьги, тихонько от меня (
а я все узнала), и радовался как ребенок, воображая, как я буду рада подарку, и ужасно рассердился на всех и на меня первую, когда узнал от меня
же,
что мне давно уже известно о покупке серег.
— Прежнее детское простодушие, правда, в ней еще есть… Но когда ты улыбаешься, точно в то
же время у тебя как-нибудь сильно заболит на сердце. Вот ты похудела, Наташа,
а волосы твои стали как будто гуще…
Что это у тебя за платье? Это еще у них было сделано?
— Такое средство одно, — сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли это будет средством. Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять дней не ездит. Предположи,
что он совсем оставил тебя; тебе стоит только написать ему,
что ты сама его оставляешь,
а он тотчас
же прибежит к тебе.
— И пойду!
А! И вы здесь! — сказал он, увидев меня, — как это хорошо,
что и вы здесь! Ну вот и я; видите; как
же мне теперь…
— Совсем не утаил! — перебила Наташа, — вот
чем хвалится!
А выходит,
что все тотчас
же нам рассказал. Я еще помню, как ты вдруг сделался такой послушный, такой нежный и не отходил от меня, точно провинился в чем-нибудь, и все письмо нам по отрывкам и рассказал.
А доказательство,
что, несмотря на мое положение, я тотчас
же сказал себе: это мой долг; я должен все, все высказать отцу, и стал говорить, и высказал, и он меня выслушал.
А наконец (почему
же не сказать откровенно!), вот
что, Наташа, да и вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен; ну, да, положим даже (ведь иногда и это бывало), просто глуп.
Потом о тебе стала расспрашивать, говорила,
что очень хочет познакомиться с тобой, просила передать,
что уже любит тебя как сестру и чтоб и ты ее любила как сестру,
а когда узнала,
что я уже пятый день тебя не видал, тотчас
же стала гнать меня к тебе…
Если
же не удастся завтра у отца (
а она наверное думает,
что не удастся), тогда и она соглашается, чтоб я прибегнул к покровительству княгини К. Тогда уже никто из них не осмелится идти против.
Легкомыслие, детскость — в нем почти еще те
же, но в нем укрепились некоторые благородные внушения; он и начинает интересоваться не одними игрушками,
а тем,
что возвышенно, благородно, честно.
Он затронул всю гордость женщины, уже любившей его, прямо признавшись ей,
что у нее есть соперница, и в то
же время возбудил в ней симпатию к ее сопернице,
а для себя прощение и обещание бескорыстной братской дружбы.
—
А как
же Бубнова говорит,
что она похоронила?
Вот
что, Ваня, верь одному: Маслобоев хоть и сбился с дороги, но сердце в нем то
же осталось,
а обстоятельства только переменились.
— Прощай. — Она подала мне руку как-то небрежно и отвернулась от моего последнего прощального взгляда. Я вышел от нее несколько удивленный. «
А впрочем, — подумал я, — есть
же ей об
чем и задуматься. Дела не шуточные.
А завтра все первая
же мне и расскажет».
—
А, так у него была и внучка! Ну, братец, чудак
же она! Как глядит, как глядит! Просто говорю: еще бы ты минут пять не пришел, я бы здесь не высидел. Насилу отперла и до сих пор ни слова; просто жутко с ней, на человеческое существо не похожа. Да как она здесь очутилась?
А, понимаю, верно, к деду пришла, не зная,
что он умер.
—
А вы почему знаете,
что я за вами смотрела; может быть, я всю ночь проспала? — спросила она, смотря на меня с добродушным и стыдливым лукавством и в то
же время застенчиво краснея от своих слов.
— Выдержу. Меня будут бранить,
а я буду нарочно молчать. Меня будут бить,
а я буду все молчать, все молчать, пусть бьют, ни за
что не заплачу. Им
же хуже будет от злости,
что я не плачу.
А лучше, вместо извинения, скажите мне теперь, не могу ли я сегодня
же чем-нибудь доказать вам,
что я гораздо искреннее и прямее поступаю с вами,
чем вы обо мне думаете?
— Знаю, знаю,
что ты скажешь, — перебил Алеша: — «Если мог быть у Кати, то у тебя должно быть вдвое причин быть здесь». Совершенно с тобой согласен и даже прибавлю от себя: не вдвое причин,
а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают
же странные, неожиданные события в жизни, которые все перемешивают и ставят вверх дном. Ну, вот и со мной случились такие события. Говорю
же я,
что в эти дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; стало быть, были
же важные обстоятельства!
Положим,
что ты обо всем этом слышал, все изучил, ты ужасно учен; но самих-то их ты не видал, у них не был,
а потому как
же ты можешь судить о них верно!
—
А! Так вы не хотите понять с двух слов, — сказала Наташа, — даже он, даже вот Алеша вас понял так
же, как и я,
а мы с ним не сговаривались, даже не видались! И ему тоже показалось,
что вы играете с нами недостойную, оскорбительную игру,
а он любит вас и верит в вас, как в божество. Вы не считали за нужное быть с ним поосторожнее, похитрее; рассчитывали,
что он не догадается. Но у него чуткое, нежное, впечатлительное сердце, и ваши слова, ваш тон, как он говорит, у него остались на сердце…
—
А об
чем же вы говорили?
— Ах, Алеша, так
что же! — сказала она. — Неужели ж ты вправду хочешь оставить это знакомство, чтоб меня успокоить. Ведь это по-детски. Во-первых, это невозможно,
а во-вторых, ты просто будешь неблагороден перед Катей. Вы друзья; разве можно так грубо разрывать связи. Наконец, ты меня просто обижаешь, коли думаешь,
что я так тебя ревную. Поезжай, немедленно поезжай, я прошу тебя! Да и отец твой успокоится.
— Вовсе не ослышалась,
а так было. Я никогда не лгу.
А почему ж гостя не встретить? Живем-живем, никто-то к нам не ходит,
а все-то у нас есть. Пусть
же хорошие люди видят,
что и мы умеем, как люди, жить.
— Потом вспомнил,
а вчера забыл. Об деле действительно хотел с тобою поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего
же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал,
что, дескать, такое дело,
что если не придешь, то все наши корабли потонут.
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может быть, даже сама Наталья Николаевна вам не раз передавала свои мысли на этот счет;
а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело
же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком виде сделать эту уступку, вот в
чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня
же обидит за мое
же добродушие и швырнет мне эти деньги назад.
— Вот видите, сами
же вы говорите: швырнет;следовательно, считаете его человеком честным,
а поэтому и можете быть совершенно уверены,
что он не крал ваших денег.
А если так, почему бы вам не пойти к нему и не объявить прямо,
что считаете свой иск незаконным? Это было бы благородно, и Ихменев, может быть, не затруднился бы тогда взять своиденьги.
Теперь
же, когда еще ничего не решено, у вас один только путь: признаться в несправедливости вашего иска и признаться открыто,
а если надо, так и публично, — вот мое мнение; говорю вам прямо, потому
что вы
же сами спрашивали моего мнения и, вероятно, не желали, чтоб я с вами хитрил.
— Если необходимость, то я сейчас
же…
чего же тут сердиться. Я только на минуточку к Левиньке,
а там тотчас и к ней. Вот
что, Иван Петрович, — продолжал он, взяв свою шляпу, — вы знаете,
что отец хочет отказаться от денег, которые выиграл по процессу с Ихменева.
— Да
что же стыдно-то? Какая ты, право, Катя! Я ведь люблю ее больше,
чем она думает,
а если б она любила меня настоящим образом, так, как я ее люблю, то, наверно, пожертвовала бы мне своим удовольствием. Она, правда, и сама отпускает меня, да ведь я вижу по лицу,
что это ей тяжело, стало быть, для меня все равно
что и не отпускает.
— Да, говорил, — отвечал смущенный Алеша, —
что ж тут такого? Он говорил со мной сегодня так ласково, так по-дружески,
а ее все мне хвалил, так
что я даже удивился: она его так оскорбила,
а он ее
же так хвалит.
—
А вы, вы и поверили, — сказал я, — вы, которому она отдала все,
что могла отдать, и даже теперь, сегодня
же все ее беспокойство было об вас, чтоб вам не было как-нибудь скучно, чтоб как-нибудь не лишить вас возможности видеться с Катериной Федоровной! Она сама мне это говорила сегодня. И вдруг вы поверили фальшивым наговорам! Не стыдно ли вам?
Он именно сказал точь-в-точь так
же, как я теперь передал:
что она до того уж слишком меня любит, до того сильно,
что уж это выходит просто эгоизм, так
что и мне и ей тяжело,
а впоследствии и еще тяжелее мне будет.
— Полно, Катя, полно, довольно; ты всегда права выходишь,
а я нет. Это потому,
что в тебе душа чище моей, — сказал Алеша, вставая и подавая ей на прощанье руку. — Сейчас
же и к ней, и к Левиньке не заеду…
— То-то. Разумеется,
что же тут такого?
А вот они (она указала глазами на группу, сидевшую за самоваром), они, наверно, сказали бы,
что это нехорошо. Правы они или нет?
— Я ведь только так об этом заговорила; будемте говорить о самом главном. Научите меня, Иван Петрович: вот я чувствую теперь,
что я Наташина соперница, я ведь это знаю, как
же мне поступать? Я потому и спросила вас: будут ли они счастливы. Я об этом день и ночь думаю. Положение Наташи ужасно, ужасно! Ведь он совсем ее перестал любить,
а меня все больше и больше любит. Ведь так?
— И ведь он ее не обманывает. Он сам не знает,
что перестает любить,
а она наверно это знает. Каково
же она мучается!
— Ну, вот видите, ну хоть бы этот миллион, уж они так болтают о нем,
что уж и несносно становится. Я, конечно, с радостию пожертвую на все полезное, к
чему ведь такие огромные деньги, не правда ли? Но ведь когда еще я его пожертвую;
а они уж там теперь делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, — так
что уж это и странно. Слишком торопятся. Но все-таки они такие искренние и… умные. Учатся. Это все
же лучше,
чем как другие живут. Ведь так?