Неточные совпадения
Этот молчаливый
офицер был среднего роста, белокур, круглолиц и вообще приятной наружности; но что-то дикое, бесчувственное и даже нечеловеческое изображалось в серых
глазах его.
Глаза Рославлева заблистали удовольствием, а бедной поэт испугался, побледнел и, казалось, готов был закричать: «Ей-богу! я незнаком с этим
офицером!»
Вместо ответа
офицер улыбнулся и, взглянув спокойно на бледное лицо своей жертвы, устремил
глаза свои в другую сторону. Ах! если б они пылали бешенством, то несчастный мог бы еще надеяться, — и тигр имеет минуты милосердия; но этот бесчувственный, неумолимый взор, выражающий одно мертвое равнодушие, не обещал никакой пощады.
Иностранец перевязал наскоро руку своего товарища и при помощи кавалериста понес его вон из леса. Меж тем, пока Рославлев заряжал оставленные французом пистолеты,
офицер не спускал с него
глаз.
Неблагодарные! чем платили они до сих пор за нашу ласку и хлебосольство? — продолжал
офицер, и
глаза его в первый раз еще заблистали каким-то нечеловеческим огнем.
— Убит! — повторил молодой
офицер, побледнев как смерть. С полминуты он молчал; потом вдруг
глаза его засверкали, румянец заиграл в щеках; он оборотился к полковнику и сказал...
— Дай-то господи, чтоб приказали! — продолжал Буркин. — Что, господа
офицеры, неужели и вас охота не забирает подраться с этими супостатами? Да нет! по
глазам вижу, вы все готовы умереть за матушку Москву, и уж, верно, из вас никто назад не попятится?
Хозяин-немец побледнел, начал пятиться назад и исчез за дверьми другой комнаты; но дочь его осталась на прежнем месте и с детским любопытством устремила свои простодушные голубые
глаза на обоих
офицеров.
Подлинно — у страха
глаза велики: когда неприятельской
офицер выбежал из караульни, то показался мне и красавцем и молодцом, а когда подошел ко мне поближе, то я увидел, что он дурен как смертный грех и по росту годился бы в бессменные форейторы.
Я не раз видел, и привык уже видеть, землю, устланную телами убитых на сражении; но эта улица показалась мне столь отвратительною, что я нехотя зажмурил
глаза, и лишь только въехал в город, вдруг сцена переменилась: красивая площадь, кипящая народом, русские
офицеры, национальная польская гвардия, красавицы, толпы суетливых жидов, шум, крик, песни, веселые лица; одним словом везде, повсюду жизнь и движение.
— Однако ж дадите! — вскричал гусар, и
глаза его засверкали. — Знаете ли вы, господин жандарм, что этот
офицер мой пленник? я вырвал его из средины русского войска; он принадлежит мне; он моя собственность, и никто в целом мире не волен располагать им без моего согласия.
Но капитан уже опомнился и уже не слушал его. В эту минуту появившийся из толпы Рогожин быстро подхватил под руку Настасью Филипповну и повел ее за собой. С своей стороны, Рогожин казался потрясенным ужасно, был бледен и дрожал. Уводя Настасью Филипповну, он успел-таки злобно засмеяться в
глаза офицеру и с видом торжествующего гостинодворца проговорить:
Недоверчивый, жестокий блеск зажегся в
глазах офицера. Он весь перегнулся вперед с кровати и наклонил ухо по направлению к двери. Чьи-то многочисленные шаги, очевидно, непривычные к осторожности, приближались по коридору и вдруг затихли у двери.
Неточные совпадения
На дворе, первое, что бросилось в
глаза Вронскому, были песенники в кителях, стоявшие подле боченка с водкой, и здоровая веселая фигура полкового командира, окруженного
офицерами: выйдя на первую ступень балкона, он, громко перекрикивая музыку, игравшую Офенбаховскую кадриль, что-то приказывал и махал стоявшим в стороне солдатам.
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два
офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый
офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими
глазами.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа.
Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в
глаза значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
«Слышь ты, Василиса Егоровна, — сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил
глаза. «Ну, матушка, — сказал он, — коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за
офицерами».
Самгин хотел сказать, что не нуждается в заботах о нем, но — молча кивнул головой. Чиновник и
офицер ушли в другое купе, и это несколько успокоило Крэйтона, он вытянулся, закрыл
глаза и, должно быть, крепко сжал зубы, — на скулах вздулись желваки, неприятно изменив его лицо.