Неточные совпадения
— Посмотри,
боярин, — сказал Алексей, — он чуть жив, а каким молодцом сидит на коне: видно, что ездок!.. Ого, да он начал пошевеливаться! Тише, брат, тише! Мой Серко и так устал. Однако ж, Юрий Дмитрич, или мы поразогрелись, или погода
становится теплее.
— Эх,
боярин! захотел ты совести в этих чертях запорожцах; они навряд и бога-то знают, окаянные!
Станет запорожский казак помнить добро! Да он, прости господи, отца родного продаст за чарку горелки. Ну вот, кажется, и просека. Ай да лесок! Эка трущоба — зги божьей не видно! То-то приволье,
боярин: есть где поохотиться!.. Чай, здесь медведей и всякого зверя тьма-тьмущая!
— Власьевна сказывала, что о зимнем Николе, когда
боярин ездил с ней в Москву, она была здоровехонька; приехала назад в отчину —
стала призадумываться; а как батюшка просватал ее за какого-то большого польского пана, так она с тех пор как в воду опущенная.
— Не погневайся,
боярин, ты, живя с этими ляхами, чересчур мудрен
стал и говоришь так красно, что я ни словечка не понимаю.
Юрий заметил, что
боярин, читая письмо,
становился час от часу пасмурнее: досада и нетерпение изображались на лице его.
— Безумные! — вскричал
боярин. — Да неужели для них честнее служить внуку сандомирского воеводы, чем державному королю польскому?.. Я уверен, что пан Гонсевский без труда усмирит этих крамольников; теперь Сапега и Лисовский не
станут им помогать… Но милости просим, дорогие гости! Не угодно ли выпить и закусить чего-нибудь?
Угрюмое чело
боярина Кручины час от часу
становилось мрачнее; несколько минут продолжалось общее молчание: все глядели с удивлением на дерзкого юношу, который осмеливался столь явно противоречить и не повиноваться грозному хозяину.
— Да,
боярин, я грудью
стану за друга и недруга, если он молодец и смело идет на неравный бой; а не заступлюсь за труса и подлеца, каков пан Копычинский, хотя б он был родным моим братом.
Юрий хотел было умилостивить
боярина; но он не
стал его слушать, а Замятня-Опалев закричал...
Меж тем молодые давно уже скрылись, гости
стали уходить один после другого, и вскоре в избе остались только хозяин, сваха, дружка и Кирша. Приказчик, по тогдашнему русскому обычаю, которому не следовал его
боярин, старавшийся во всем подражать полякам, предложил Кирше отдохнуть, и через несколько минут в избе все стихло, как в глубокую полночь.
—
Стану я толковать об этом! Да из меня дубиною слова не вышибешь!.. Что это, хозяин, никак, на барском дворе песни поют? Поглядел бы я, как бояре-то веселятся!
Юрий слушал со вниманием рассказ запорожца, и чем вернее казалось, что прекрасная незнакомка — дочь
боярина Кручины, тем мрачнее
становились его взоры.
Вперед знаю, когда ты будешь совещаться с здешними сановниками, то и его позовут; и что ж ты думаешь: этот холоп, отдавая подобающую честь
боярам и воеводам,
станет молчать и во всем с ними соглашаться?
— Я также,
боярин, вечно
стану помнить, что без тебя спал бы и теперь еще непробудным сном в чистом поле. И если б ты не ехал назад в Москву, то я ни за что бы тебя не покинул. А что, Юрий Дмитрич! неужли-то у тебя сердце лежит больше к полякам, чем к православным? Эй, останься здесь,
боярин!
— Я встретил на площади, — отвечал запорожец, — казацкого старшину, Смагу-Жигулина, которого знавал еще в Батурине; он обрадовался мне, как родному брату, и берет меня к себе в есаулы. Кабы ты знал,
боярин, как у всех ратных людей, которые валом валят в Нижний, кипит в жилах кровь молодецкая! Только и думушки, чтоб идти в Белокаменную да порезаться с поляками. За одним дело
стало: старшего еще не выбрали, а если нападут на удалого воеводу, так ляхам несдобровать!
— А для чего же и не так! Одни разбойники живут бедствиями мирных граждан. Нет, Кирша: пора нам образумиться и перестать губить отечество в угоду крамольных
бояр и упитанных кровию нашей грабителей панов Сапеги и Лисовского, которых давно бы не
стало с их разбойничьими шайками, если б русские не враждовали сами друг на друга.
— Может статься, ты и дело говоришь, Юрий Дмитрич, — сказал Кирша, почесывая голову, — да удальство-то нас заело! Ну, как сидеть весь век поджавши руки? С тоски умрешь!.. Правда, нам, запорожцам, есть чем позабавиться: татары-то крымские под боком, а все охота забирает помериться с ясновельможными поляками… Однако ж,
боярин, тебе пора, чай, отдохнуть. Говорят, завтра ранехонько будет на площади какое-то сходбище; чай, и ты захочешь послушать, о чем нижегородцы толковать
станут.
Нам известно бессилие ляхов; они сильны одним несогласием нашим; но ты изрек истину, говоря о междоусобиях и крамолах, могущих возникнуть между
бояр и знаменитых воевод, а потому я мыслю так: нижегородцам не присягать Владиславу, но и не ходить к Москве, а сбирать войско, дабы дать отпор, если ляхи замыслят нас покорить силою; Гонсевскому же объявить, что мы не
станем целовать креста королевичу польскому, пока он не прибудет сам в царствующий град, не крестится в веру православную и не утвердит своим царским словом и клятвенным обещанием договорной грамоты, подписанной боярскою думой и гетманом Жолкевским.
— Ну, в этот самый день, вечером,
боярин был у князя Черкасского, и на дворе уж
стало смеркаться, как мы пошли с ним на постоялый двор, в который перебрались из дома этого жида, Истомы-Туренина.
Когда мы проходили через село и
стали добиваться от крестьян, где их
боярин, то все мужички в один голос сказали, что он со всеми своими пожитками, холопями и домочадцами уехал, а куда — никто не знает.
Мы было хотели поджечь и село, да жаль
стало мужичков: они, сердечные, не виноваты, что их
боярин предатель и изменник.
— Да; торопиться мне незачем:
станем искать твоего
боярина, авось господь нам поможет…
— Кажись, по муромской. Кабы знато да ведано, так я меж слов повыспросил бы у боярских холопей: они часто ко мне наезжают. Вот дней пять тому назад ночевал у меня Омляш; его посылали тайком к
боярину Лесуте-Храпунову; от него бы я добился, как проехать на Теплый
Стан; хоть он смотрит медведем, а под хмельком все выболтает. В прошлый раз как он вытянул целый жбан браги, так и принялся мне рассказывать, что у них на хуторе…
— А скажи-ка, крестный батюшка, — спросил Омляш, — зачем ты сюда зашел? Уж не прислали ли тебя нарочно повыведать, где наш
боярин?.. Что ж ты молчишь?.. — продолжал Омляш. — Заговорил бы ты у меня, да некогда с тобой растабарывать… Ну, что
стали, ребята? Удалой! тащи его к сосне да втяните на самую макушку: пусть он оттуда караулит пчельник!
Мы попросим теперь читателей перенестись вместе с нами в самую глубину Муромского леса, на Теплый
Стан, хутор
боярина Шалонского.
— Да вот
бояре не знают, где проехать на хутор Теплый
Стан.
— Теплый
Стан? к
боярину Шалонскому?
— Степан Кондратьевич, — сказал передовой, подойдя к одному из
бояр, который был дороднее и осанистее другого, — вот этот молодец говорит, что дорога на Теплый
Стан осталась у нас позади.
— И отечеству,
боярин! — перервал с жаром Авраамий. — Мы не иноки западной церкви и благодаря всевышнего, переставая быть мирянами, не перестаем быть русскими. Вспомни, Юрий Дмитрич, где умерли благочестивые старцы Пересвет и Ослябя!.. Но я слышу благовест… Пойдем, сын мой,
станем молить угодника божия, да просияет истина для очей наших и да подаст тебе господь силу и крепость для исполнения святой его воли!
Этак с час-места останавливались у нас двое проезжих
бояр и с ними человек сорок холопей, вот и
стали меня так же, как твоя милость, из ума выводить, а я сдуру-то и выболтай все, что на душеньке было; и лишь только вымолвила, что мы денно и нощно молим бога, чтоб вся эта иноземная сволочь убралась восвояси, вдруг один из
бояр, мужчина такой ражий, бог с ним! как заорет в истошный голос да ну меня из своих ручек плетью!
— Что это,
боярин? Уж не о смертном ли часе ты говоришь? Оно правда, мы все под богом ходим, и ты едешь не на свадебный пир; да господь милостив! И если загадывать вперед, так лучше думать, что не по тебе
станут служить панихиду, а ты сам отпоешь благодарственный молебен в Успенском соборе; и верно, когда по всему Кремлю под колокольный звон раздастся: «Тебе бога хвалим», — ты будешь смотреть веселее теперешнего… А!.. Наливайко! — вскричал отец Еремей, увидя входящего казака. Ты с троицкой дороги? Ну что?
— И, голубушка! — сказал священник. — До величанья ли им было! Ты, чай, слышала, какие ей на площади попевали свадебные песенки? Ну,
боярин! — продолжал он, обращаясь к Юрию. — Куда ж ты теперь поедешь с своею супругою?.. Чай, в
стане у князя Пожарского жить боярыням не пристало?.. Не худо, если б ты отвез на время свою супругу в Хотьковский монастырь; он близехонько отсюда, и, верно, игуменья не откажется дать приют боярыне Милославской.
Юрий
стал рассказывать, как он любил ее, не зная, кто она, как несчастный случай открыл ему, что его незнакомка — дочь
боярина Кручины; как он, потеряв всю надежду быть ее супругом и связанный присягою, которая препятствовала ему восстать противу врагов отечества, решился отказаться от света; как произнес обет иночества и, повинуясь воле своего наставника, Авраамия Палицына, отправился из Троицкой лавры сражаться под стенами Москвы за веру православную; наконец, каким образом он попал в село Кудиново и для чего должен был назвать ее своей супругою.
— Ну, вот видишь,
боярин, — сказал знаменитый гражданин нижегородский, — я не пророк, а предсказание мое сбылось. Сердце в нас вещун, Юрий Дмитрич! Прощаясь с тобою в Нижнем, я головой бы моей поручился, что увижу тебя опять на поле ратном против общего врага нашего, и не в монашеской рясе, а с мечом в руках. Когда ты прибыл к нам в
стан, то я напоминал тебе об этом, да ты что-то мне отвечал так чудно,
боярин, что я вовсе не понял твоих речей.
Служитель молодого
боярина, седой как лунь старик, не спускал также глаз с рассказчика, который, обойдя кругом монастыря, вошел наконец в ограду и
стал рассматривать надгробные камни.