Неточные совпадения
Я вздрогнул.
На меня — черные, лакированные смехом
глаза, толстые, негрские губы. Поэт R-13, старый приятель, и с ним
розовая О.
На заре проснулся — в
глаза мне
розовая, крепкая твердь. Все хорошо, кругло. Вечером придет О. Я — несомненно уже здоров. Улыбнулся, заснул.
О лежала. Я медленно целовал ее. Я целовал эту наивную пухлую складочку
на запястье, синие
глаза были закрыты,
розовый полумесяц медленно расцветал, распускался — и я целовал ее всю.
Знакомо ли вам это чувство: когда
на аэро мчишься ввысь по синей спирали, окно открыто, в лицо свистит вихрь — земли нет, о земле забываешь, земля так же далеко от нас, как Сатурн, Юпитер, Венера? Так я живу теперь, в лицо — вихрь, и я забыл о земле, я забыл о милой,
розовой О. Но все же земля существует, раньше или позже — надо спланировать
на нее, и я только закрываю
глаза перед тем днем, где
на моей Сексуальной Табели стоит ее имя — имя О-90…
В
глазах у меня — рябь, тысячи синусоид, письмо прыгает. Я подхожу ближе к свету, к стене. Там потухает солнце, и оттуда —
на меня,
на пол,
на мои руки,
на письмо все гуще темно-розовый, печальный пепел.
И — женский крик,
на эстраду взмахнула прозрачными крыльями юнифа, подхватила ребенка — губами — в пухлую складочку
на запястье, сдвинула
на середину стола, спускается с эстрады. Во мне печатается:
розовый — рожками книзу — полумесяц рта, налитые до краев синие блюдечки-глаза. Это — О. И я, как при чтении какой-нибудь стройной формулы, — вдруг ощущаю необходимость, закономерность этого ничтожного случая.
И висела над столом. Опущенные
глаза, ноги, руки.
На столе еще лежит скомканный
розовый талон т о й. Я быстро развернул эту свою рукопись — «МЫ» — ее страницами прикрыл талон (быть может, больше от самого себя, чем от О).
И вот, блаженно и пьяно, я иду по лестнице вниз, к дежурному, и быстро у меня
на глазах, всюду кругом неслышно лопаются тысячелетние почки и расцветают кресла, башмаки, золотые бляхи, электрические лампочки, чьи-то темные лохматые
глаза, граненые колонки перил, оброненный
на ступенях платок, столик дежурного, над столиком — нежно-коричневые, с крапинками, щеки Ю. Все — необычайное, новое, нежное,
розовое, влажное.
И
на секунду, смутно:
глаза, губы, две острых
розовых завязи.
Это я Второму Строителю. Лицо у него — фаянс, расписанный сладко-голубыми, нежно-розовыми цветочками (
глаза, губы), но они сегодня какие-то линялые, смытые. Мы считаем вслух, но я вдруг обрубил
на полуслове и стою, разинув рот: высоко под куполом
на поднятой краном голубой глыбе — чуть заметный белый квадратик — наклеена бумажка. И меня всего трясет — может быть, от смеха, — да, я сам слышу, как я смеюсь (знаете ли вы это, когда вы сами слышите свой смех?).
И вдруг… Бывает: уж весь окунулся в сладкий и теплый сон — вдруг что-то прокололо, вздрагиваешь, и опять
глаза широко раскрыты… Так сейчас:
на полу в ее комнате затоптанные
розовые талоны, и
на одном: буква Ф и какие-то цифры… Во мне они — сцепились в один клубок, и я даже сейчас не могу сказать, что это было за чувство, но я стиснул ее так, что она от боли вскрикнула…
Неточные совпадения
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в
глазах у всех солдатики начали наливаться кровью.
Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали
на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую
розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Самгин смотрел
на нее с удовольствием и аппетитом, улыбаясь так добродушно, как только мог. Она — в бархатном платье цвета пепла, кругленькая, мягкая. Ее рыжие, гладко причесанные волосы блестели, точно красноватое, червонное золото; нарумяненные морозом щеки, маленькие
розовые уши, яркие, подкрашенные
глаза и ловкие, легкие движения — все это делало ее задорной девчонкой, которая очень нравится сама себе, искренно рада встрече с мужчиной.
Самгин смотрел
на ее четкий профиль,
на маленькие,
розовые уши,
на красивую линию спины, смотрел, и ему хотелось крепко закрыть
глаза.
Марина не ответила. Он взглянул
на нее, — она сидела, закинув руки за шею; солнце, освещая голову ее, золотило нити волос,
розовое ухо, румяную щеку;
глаза Марины прикрыты ресницами, губы плотно сжаты. Самгин невольно загляделся
на ее лицо, фигуру. И еще раз подумал с недоумением, почти со злобой: «Чем же все-таки она живет?»
Бойкая рыжая лошаденка быстро и легко довезла Самгина с вокзала в город; люди
на улицах, тоже толстенькие и немые, шли навстречу друг другу спешной зимней походкой; дома, придавленные пуховиками снега, связанные заборами, прочно смерзлись, стояли крепко;
на заборах, с
розовых афиш, лезли в
глаза черные слова: «Горе от ума», — белые афиши тоже черными словами извещали о втором концерте Евдокии Стрешневой.