Мы, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству, вызывает одинаковые чувства радости и гордости независимо от национальности; мы, любящие не только мыслителей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов; мы, гордящиеся подвигом Дамиана, как своим
собственным; мы, просто любящие людей чужих национальностей: французов, немцев, американцев, англичан; мы, не только уважающие их качества, но радующиеся, когда встречаемся с ними, радостно улыбающиеся им, не могущие не только считать подвигом войну с этими людьми, но не могущие без ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами могло возникнуть такое разногласие, которое должно бы было быть разрешено взаимным
убийством, — мы все призваны к участию в
убийстве, которое неизбежно, не нынче, так завтра должно совершиться.
«Этот союз ценился у них так, что, бывало, отец готовился мстить
собственным сыновьям, исполняя завет кровавого мщения за
убийство названного брата».
А то, что люди делят преступления на большие и маленькие и
убийство называют большим преступлением, мне и всегда казалось обычной и жалкой людской ложью перед самим собой, старанием спрятаться от ответа за
собственной спиной.
Но однажды ночью — это было за три дня до
убийства — ему, вероятно, приснилось что-нибудь очень тяжелое, и проснулся он от
собственного глухого и хриплого стона.
Он недавно слышал от прислуги высокого дома, что на месте, где совершено
убийство, нечисто, что там ходит привидение, в образе высокой черной женщины с распущенными волосами… Многие из слуг и рабочих высокого дома клялись и божились, что видели его
собственными глазами.