Скоро яркий пурпурный блеск уступил мягким, нежным тонам, и мы еще не
доехали до города, как небо, лес — все стало другое.
А тут с мельницы пришло известие, что хозяин нанял коней и давно отъехал ко двору. Ямщик, который его возил, сказывал, что Зиновий Борисыч был будто в расстройстве и отпустил его как-то чудно: не
доезжая до города версты с три, встал под монастырем с телеги, взял кису [Киса — мешок, сумка.] и пошел. Услыхав такой рассказ, и еще пуще все вздивовались.
В осеннюю ростепель, при которой случилось похищение боярышни Байцуровой и при которой выехали в разные стороны отец и мать молодой пленницы, путь на тонущих по ступицу повозках совершался крайне медленно. Старику Байцурову по крайней мере нужно было трое суток, чтобы
доехать до города, а жене его с сопровождавшей ее мамкой-туркиней столько же, чтобы добраться до Плодомасовки.
Поехал мужик в город за овсом для лошади. Только что выехал из деревни, лошадь стала заворачивать назад к дому. Мужик ударил лошадь кнутом. Она пошла и думает про мужика: «Куда он, дурак, меня гонит; лучше бы домой». Не
доезжая до города, мужик видит, что лошади тяжело по грязи, своротил на мостовую, а лошадь воротит прочь от мостовой. Мужик ударил кнутом и дернул лошадь: она пошла на мостовую и думает: «Зачем он меня повернул на мостовую, только копыта обломаешь. Тут под ногами жестко».
На дворе уже было около пяти часов, и осеннее небо начало темнеть, но Синтянина рассчитывала, что она еще успеет до темноты
доехать до города и послать телеграмму Форовой в Петербург, а затем возьмет с собою Филетера Ивановича и возвратится с ним к себе на хутор.
Неточные совпадения
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном
городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть три года скачи, ни
до какого государства не
доедешь.
— В первом
городе объявите, что вы были ограблены Дубровским. Вам поверят и дадут нужные свидетельства. Прощайте, дай бог вам скорее
доехать до Парижа и найти матушку в добром здоровье.
Купец из какого-нибудь низового
города, отправляясь во Владимир, прощался со всеми своими родными и,
доехав благополучно
до Мурома, полагал необходимою обязанностию отслужить благодарственный молебен муромским чудотворцам, святым и благоверным: князю Петру и княгине Февронии.
Литвинов бегом спустился с лестницы, бросился в карету и
доехал до железной дороги, не оглянувшись ни разу на
город, где осталось столько его собственной жизни… Он как будто отдался волне: она подхватила его, понесла, и он твердо решился не противиться ее влечению… От всякого другого изъявления воли он отказался.
Ничем, кроме служебного удальства, я не могу объяснить таких выходок Лисицкого, очевидно, любившего меня и даже впоследствии оставлявшего у меня на дворе рано утром свою собственную неоседланную лошадку, на которой
доезжал до меня с противоположной слободы
города.