Неточные совпадения
Все признавали, от мелкого торговца
до губернского начальства, что нет такой силы, которая бы заставила судью покривить душою против совести и закона, но… и при этом находили, что если бы судья вдобавок принимал умеренные «благодарности»,
то было бы понятнее, проще и вообще «более по — людски»…
Но тут вышло неожиданное затруднение. Когда очередь дошла
до куклы,
то сестра решительно запротестовала, и протест ее принял такой драматический характер, что отец после нескольких попыток все-таки уступил, хотя и с большим неудовольствием.
Но почти
до конца своей жизни он сохранил умственные запросы, и первые понятия, выходящие за пределы известного мне тогда мира, понятия о
том, что есть бог и есть какая-то наука, исследующая природу души и начало мира, мы, дети, получили от этого простодушного полуобразованного человека.
И по мере
того как она приближалась, было видно, что это — женщина, и что глаза у нее закрыты, и что она все растет, растет выше лесу,
до самого неба.
Когда он поводил кончиками усов, мы хохотали
до слез, а когда он говорил,
то хохотали часто и взрослые; вообще это был человек с установившейся репутацией остряка.
Таким образом она будто бы пробила себе путь
до пустого пространства, оставленного для проезда царя, и попала туда как раз в
то мгновение, когда промчалась царская карета.
В эти первые дни можно было часто видеть любопытных, приставлявших уши к столбам и сосредоточенно слушавших. Тогдашняя молва опередила задолго открытие телефонов: говорили, что по проволоке разговаривают, а так как ее вели
до границы,
то и явилось естественное предположение, что это наш царь будет разговаривать о делах с иностранными царями.
Я вышел за ворота и с бьющимся сердцем пустился в темный пустырь, точно в море. Отходя, я оглядывался на освещенные окна пансиона, которые все удалялись и становились меньше. Мне казалось, что, пока они видны ясно, я еще в безопасности… Но вот я дошел
до середины, где пролегала глубокая борозда, — не
то канава, указывавшая старую городскую границу, не
то овраг.
Банды появились уже и в нашем крае. Над жизнью города нависала зловещая тень.
То и дело было слышно, что
тот или другой из знакомых молодых людей исчезал. Ушел «
до лясу». Остававшихся паненки иронически спрашивали: «Вы еще здесь?» Ушло
до лясу несколько юношей и из пансиона Рыхлинского…
Наутро польское войско кинулось на засеки, гайдамаки отчаянно защищались, но, наконец, погибли все
до одного, последними пали от рук своих же братьев ватажки «Чуприна
та Чортовус»; один из них был изображен на виньетке.
Между
тем с крыльца раздался звонок, и все гимназисты ринулись с
той же стремительностью в здание. Ольшанский, вошедший в роль покровителя, тащил меня за руку. Добежав
до крыльца, где низенький сторож потрясал большим звонком, он вдруг остановился и, ткнув в звонаря пальцем, сказал мне...
Мост исчез, исчезли позади и сосны Врангелевки, последние грани
того мирка, в котором я жил
до сих пор. Впереди развертывался простор, неведомый и заманчивый. Солнце было еще высоко, когда мы подъехали к первой станции, палевому зданию с красной крышей и готической архитектурой.
Стихийность, незыблемость, недоступность для какой бы
то ни было критики распространялась сверху, от царя, очень широко, вплоть
до генерал — губернатора, даже, пожалуй,
до губернатора…
Это было
тем интереснее, что надзиратель Дитяткевич, в просторечии называвшийся Дидонуcом, считал своею обязанностью от времени
до времени выскабливать крамольные слова.
Деревня была своеобразная, одна из
тех, в которых крепостное право еще
до формального упразднения уже дошло
до явной нелепости.
— Да… Капитан… Знаю… Он купил двадцать душ у такого-то… Homo novus… Прежних уже нет. Все пошло прахом. Потому что, видишь ли… было, например, два пана: пан Банькевич, Иосиф, и пан Лохманович, Якуб. У пана Банькевича было три сына и у пана Лохмановича, знаешь, тоже три сына. Это уже выходит шесть. А еще дочери… За одной Иосиф Банькевич дал пятнадцать дворов на вывод,
до Подоля… А у
тех опять пошли дети… У Банькевича: Стах, Франек, Фортунат, Юзеф…
Капитан был человек вспыльчивый, но очень добродушный и умевший брать многое в жизни со стороны юмора. Кроме
того, это было, кажется, незадолго
до освобождения крестьян. Чувствовалась потребность единения… Капитан не только не начал дела, простив «маленькую случайность», но впоследствии ни одно семейное событие в его доме, когда из трубы неслись разные вкусные запахи, не обходилось без присутствия живописной фигуры Лохмановича…
К
тому времени мы уже видели немало смертей. И, однако, редкая из них производила на нас такое огромное впечатление. В сущности… все было опять в порядке вещей. Капитан пророчил давно, что скрипка не доведет
до добра. Из дому Антось ушел тайно… Если тут была вина,
то, конечно, всего более и прямее были виновны неведомые парубки,
то есть деревня… Но и они, наверное, не желали убить… Темная ночь, слишком тяжелый дрючок, неосторожный удар…
Ему оставалось немного дослужить
до пенсии. В период молодой неудовлетворенности он дважды бросал службу, и эти два — три года теперь недоставали
до срока. Это заставляло его сильно страдать: дотянуть во что бы
то ни стало, оставить пенсию семье — было теперь последней задачей его жизни.
В
тот же день мы выехали на гарнолужских лошадях
до первой почтовой станции.
Было и еще два — три молодых учителя, которых я не знал. Чувствовалось, что в гимназии появилась группа новых людей, и общий тон поднялся. Кое-кто из лучших, прежних, чувствовавших себя одинокими, теперь ожили, и
до нас долетали отголоски споров и разногласий в совете. В
том общем хоре, где
до сих пор над голосами среднего тембра и регистра господствовали резкие фальцеты автоматов и маниаков, стала заметна новая нотка…
Все это мы успели заметить и оценить
до последней пуговицы и
до слишком широких лацканов синего фрака, пока новый учитель ходил по классу. Нам казалось странным и немного дерзким
то обстоятельство, что он ведет себя так бесцеремонно, точно нас, целого класса, здесь вовсе не существует.
Будь проклята мати,
Та проклята католичка,
Що вас породила!
Чом вона вас
до схiд сонця
Була не втопила?
Так шло дело
до конца каникул. Капитан оставался верным союзником «материалистов», и порой его кощунственные шутки заходили довольно далеко. Однако, по мере
того как вечера становились дольше и темнее, его задор несколько остывал.
Надо остановиться, уйти куда-нибудь подальше, в
ту сторону, куда поплыли птицы, белевшие на повороте между ивами, и додумать
до конца.
Я оказался в большом затруднении, так как лица приснившейся мне девочки я совсем не видел… Я мог вспомнить только часть щеки и маленькое розовое ухо, прятавшееся в кроличий воротник. И
тем не менее я чувствовал
до осязательности ясно, что она была не такая, как только что виденная девочка, и не «шустрая», как ее младшая сестра.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же
до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (с неудовольствием).А, не
до слов теперь! Знаете ли, что
тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — //
До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да
тот был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя сосет!
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка // Сойдет с коня любимого! // С
тех пор, как слух прошел, // Что воля нам готовится, // У князя речь одна: // Что мужику у барина //
До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет,
до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за
то тебе вечно маяться!