И только долго спустя, когда миновали годы юношеской беззаботности, я собрал черта за чертой, что мог, о его жизни, и образ этого глубоко несчастного человека
ожил в моей душе — и более дорогой, и более знакомый, чем прежде.
Неточные совпадения
Старуха сама
оживала при этих рассказах. Весь день она сонно щипала перья, которых нащипывала целые горы… Но тут,
в вечерний час,
в полутемной комнате, она входила
в роли, говорила басом от лица разбойника и плачущим речитативом от лица матери. Когда же дочь
в последний раз прощалась с матерью, то голос старухи жалобно дрожал и замирал, точно
в самом деле слышался из-за глухо запертой двери…
Каждый раз это казалось нам маленьким чудом, и впоследствии, когда я впервые прочитал о превращениях бога Озириса,
в моем воображении внезапно
ожило воспоминание об утренних перерождениях Уляницкого.
И теперь, когда
в моей памяти
оживает город Ровно, то неизменно, как бы
в преддверии всех других впечатлений, вспоминаются мне пестрое бревно шлагбаума и фигура инвалида
в запыленном и выцветшем сюртуке николаевских времен.
Из первых учеников я давно спустился к середине и нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… А зато на пруду
в эти лунные ночи грудь дышит так полно, и под свободные движения так хорошо работает воображение… Луна подымается, заглядывает
в пустые окна мертвого замка, выхватывает золотой карниз, приводит
в таинственное осторожное движение какие-то неясные тени… Что-то шевелится, что-то дышит, что-то
оживает…
— Ну, что ж? Кости тем паче. Известно чудо от костей пророка Елисея, когда мертвый, прикоснувшись к ним
в пещере, воскрес и
ожил.
Было и еще два — три молодых учителя, которых я не знал. Чувствовалось, что
в гимназии появилась группа новых людей, и общий тон поднялся. Кое-кто из лучших, прежних, чувствовавших себя одинокими, теперь
ожили, и до нас долетали отголоски споров и разногласий
в совете.
В том общем хоре, где до сих пор над голосами среднего тембра и регистра господствовали резкие фальцеты автоматов и маниаков, стала заметна новая нотка…
В это время мне довелось быть
в одном из городов нашего юга, и здесь я услышал знакомую фамилию. Балмашевский был
в этом городе директором гимназии. У меня сразу
ожили воспоминания о нашем с Гаврилой посягательстве на права государственного совета, о симпатичном вмешательстве Балмашевского, и мне захотелось повидать его. Но мои знакомые, которым я рассказал об этом эпизоде, выражали сомнение: «Нет, не может быть! Это, наверное, другой!»
Несколько дней я носил
в себе томящее, но дорогое впечатление своего видения. Я дорожил им и боялся, что оно улетучится. Засыпая, я нарочно думал о девочке, вспоминал неясные подробности сна,
оживлял сопровождавшее его ощущение, и ждал, что она появится вновь. Но сны, как вдохновение: не всегда являются на преднамеренный зов.
На мои робкие вопросы —
ожил ли герой и что сталось с его возлюбленной
в то время, когда он влачил жалкое существование со шпагой
в груди, — брат отвечал с суровой важностью...
Однако ему показалось, что он ответил сам себе неуверенно, это заставило его вспомнить об Евгении, он тотчас поставил Горюшину рядом с нею, упорно начал сближать их и скоро достиг того, чего — неясно — хотел: Горюшина неотделимо сливалась с Евгенией, и это
оживило в нём мучительно пережитое, прослоенное новыми впечатлениями чувство непобедимого влечения к женщине.
На соборной колокольне полно́чь пробило, пробило час, два… Дуня не спит… Сжавшись под одеялом, лежит она недвижи́мо, боясь потревожить чуткий сон заботливой Дарьи Сергевны… Вспоминает, что видела в тот день. В первый раз еще на пароходе она ехала, в первый раз и ярманку увидала. Виденное и слышанное одно за другим
оживает в ее памяти.
Неточные совпадения
Вид
оживляли две бабы, которые, картинно подобравши платья и подтыкавшись со всех сторон, брели по колени
в пруде, влача за два деревянные кляча изорванный бредень, где видны были два запутавшиеся рака и блестела попавшаяся плотва; бабы, казалось, были между собою
в ссоре и за что-то перебранивались.
Платон Михалыч Платонов был Ахиллес и Парид [Так
в рукописи. Следует: Парис.] вместе: стройное сложение, картинный рост, свежесть — все было собрано
в нем. Приятная усмешка с легким выраженьем иронии как бы еще усиливала его красоту. Но, несмотря на все это, было
в нем что-то неоживленное и сонное. Страсти, печали и потрясения не навели морщины на девственное, свежее его лицо, но с тем вместе и не
оживили его.
Дай оглянусь. Простите ж, сени, // Где дни мои текли
в глуши, // Исполнены страстей и лени // И снов задумчивой души. // А ты, младое вдохновенье, // Волнуй мое воображенье, // Дремоту сердца
оживляй, //
В мой угол чаще прилетай, // Не дай остыть душе поэта, // Ожесточиться, очерстветь // И наконец окаменеть //
В мертвящем упоенье света, //
В сем омуте, где с вами я // Купаюсь, милые друзья!
Замечу кстати: все поэты — // Любви мечтательной друзья. // Бывало, милые предметы // Мне снились, и душа моя // Их образ тайный сохранила; // Их после муза
оживила: // Так я, беспечен, воспевал // И деву гор, мой идеал, // И пленниц берегов Салгира. // Теперь от вас, мои друзья, // Вопрос нередко слышу я: // «О ком твоя вздыхает лира? // Кому,
в толпе ревнивых дев, // Ты посвятил ее напев?
Кокетка судит хладнокровно, // Татьяна любит не шутя // И предается безусловно // Любви, как милое дитя. // Не говорит она: отложим — // Любви мы цену тем умножим, // Вернее
в сети заведем; // Сперва тщеславие кольнем // Надеждой, там недоуменьем // Измучим сердце, а потом // Ревнивым
оживим огнем; // А то, скучая наслажденьем, // Невольник хитрый из оков // Всечасно вырваться готов.