— Эх, курочки-и! — закричал, засвистел мужик,
трогая лошадей вожжами, наполнив тишину весельем; лошади дружно рванули в поле, я поглядел вслед им, прикрыл ворота, но, когда вошел в пустую кухню, рядом в комнате раздался сильный голос матери, ее отчетливые слова:
— Ну, пора, бог с вами! — говорил Антон Иваныч, — полно, Анна Павловна, вам мучить-то себя! А вы садитесь, Александр Федорыч; вам надо засветло добраться до Шишкова. Прощайте, прощайте, дай бог вам счастья, чинов, крестов, всего доброго и хорошего, всякого добра и имущества!!! Ну, с богом,
трогай лошадей, да смотри там косогором-то легче поезжай! — прибавил он, обращаясь к ямщику.
— Ну, да бог с тобой, не рядясь садил, — махнул рукой ванька и поглядел на нее, как бы думая: «Да и грех тебя обижать-то»; затем, сунув за пазуху кожаный кошель,
тронул лошадь и укатил, напутствуемый насмешками близ стоявших извозчиков.
Неточные совпадения
Но, знать, рыдван был плотно нагружён, // Что
лошади, хотя его
трону́ли, // Но в гору по песку едва-едва тянули.
К вечеру она ухитрилась найти какого-то старичка, который взялся устроить похороны Анфимьевны. Старичок был неестественно живенький, легкий, с розовой, остренькой мордочкой, в рамке седой, аккуратно подстриженной бородки, с мышиными глазками и птичьим носом. Руки его разлетались во все стороны, все
трогали, щупали: двери, стены, сани, сбрую старой, унылой
лошади. Старичок казался загримированным подростком, было в нем нечто отталкивающее, фальшивое.
Не отъехал он и 100 шагов, как ему встретилась сопутствуемая опять конвойным с ружьем ломовая телега, на которой лежал другой, очевидно уже умерший арестант. Арестант лежал на спине на телеге, и бритая голова его с черной бородкой, покрытая блинообразной шапкой, съехавшей на лицо до носа, тряслась и билась при каждом толчке телеги. Ломовой извозчик в толстых сапогах правил
лошадью, идя рядом. Сзади шел городовой. Нехлюдов
тронул за плечо своего извозчика.
Бакай, подпоясанный полотенцем, уже прокричал «
трогай!» — как какой-то человек, скакавший верхом, дал знак, чтоб мы остановились, и форейтор Сенатора, в пыли и поту, соскочил с
лошади и подал моему отцу пакет.
Идет неуклюжий Валей, ступая по грязи тяжело, как старая
лошадь; скуластое лицо его надуто, он смотрит, прищурясь, в небо, а оттуда прямо на грудь ему падает белый осенний луч, — медная пуговица на куртке Валея горит, татарин остановился и
трогает ее кривыми пальцами.