Неточные совпадения
На рассвете, не помню
уже где именно, — в Новоград — Волынске или местечке Корце, — мы проехали на самой заре мимо развалин
давно закрытого базилианского монастыря — школы… Предутренний туман застилал низы длинного здания, а вверху резко чернели ряды пустых окон… Мое воображение населяло их десятками детских голов, и среди них знакомое, серьезное лицо Фомы из Сандомира, героя первой прочитанной мною повести…
Однако… ученики
давно уже подметили слабые стороны образцового педагога и ни на кого не рисовали столько и притом таких удачных карикатур.
Голоса Лотоцкого
давно уже не было слышно, голова его запрокинулась на спинку учительского кресла, и только белая рука с ослепительной манжеткой отбивала в воздухе такт карандашом, который он держал в двух пальцах…
Беззаботные ученики, выучивающие уроки только в классах и на переменах (я
давно уже принадлежу к их числу), торопятся доучить аористы: «Бых, бы, бы… быхове, быста, быста… быхом, бысте, быша…» Но затем бросают: если Егоров не придет, на чорта тогда аористы…
К тому времени мы
уже видели немало смертей. И, однако, редкая из них производила на нас такое огромное впечатление. В сущности… все было опять в порядке вещей. Капитан пророчил
давно, что скрипка не доведет до добра. Из дому Антось ушел тайно… Если тут была вина, то, конечно, всего более и прямее были виновны неведомые парубки, то есть деревня… Но и они, наверное, не желали убить… Темная ночь, слишком тяжелый дрючок, неосторожный удар…
— И что только вам понравилось? Печоринствующий бездельник из дворян… Но с Печориными, батюшка, дело
давно покончено. Из литературной гвардии они
уже разжалованы в инвалидную команду, — и теперь разве гарнизонные офицеры прельщают уездных барышень печоринским «разочарованием». Вам вот конец не понравился… Это значит, что и у вас, господа гимназисты, вкусы еще немного… гарнизонные…
Часто мне казалось, что все это, в сущности, только вскрывает и освещает мысли и образы, которые
давно уже толпились в глубине моего собственного мозга.
К экзаменам брат так и не приступал. Он отпустил усики и бородку, стал носить пенсне, и в нем вдруг проснулись инстинкты щеголя. Вместо прежнего увальня, сидевшего целые дни над книгами, он представлял теперь что-то вроде щеголеватого дэнди, в плоеных манишках и лакированных сапогах. «Мне нужно бывать в обществе, — говорил он, — это необходимо для моей работы». Он посещал клубы, стал отличным танцором и имел «светский» успех… Всем
давно уже было известно, что он «сотрудник Трубникова», «литератор».
Изолированные факты отдельной жизни сами по себе далеко не определяют и не уясняют душевного роста. То, что разлито кругом, что проникает одним общим тоном многоголосый хор жизни, невольно, незаметно просачивается в каждую душу и заливает ее, подхватывает, уносит своим потоком. Оглядываясь назад, можно отметить вехами только начало наводнения… Потом это
уже сплошное, ровное течение, в котором
давно исчезли первые отдельные ручьи.
Я посмотрел на него с удивлением. Что нужно этому человеку? Страха перед ним
давно уже не было в моей душе. Я сознавал, что он вовсе не грозен и не зол, пожалуй даже по — своему добродушен. Но за что же он накинулся?
С Бродским мы никогда
уже не встречались. Жизнь развела нас далеко, и теперь, когда передо мной так ярко встал его милый образ, когда так хотелось бы опять пожать его сильную добрую руку, его
давно уже нет на свете… Жизнь полна встреч и разлук, и как часто приходится поздно жалеть о невозможности сделать то, о чем как-то забывалось в свое время…
Давно уже у меня выработалась особая привычка: вечером, когда все в доме стихало и я ложился в постель, — перед тем как заснуть, на границе забытья, в сумерках сознания и дремоты, — я давал волю воображению и засыпал среди разных фантазий и приключений.
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что
уж давно не барская, // А наша полоса!
Неточные совпадения
Влас отвечал задумчиво: // — Бахвалься! А
давно ли мы, // Не мы одни — вся вотчина… // (Да… все крестьянство русское!) // Не в шутку, не за денежки, // Не три-четыре месяца, // А целый век… да что
уж тут! // Куда
уж нам бахвалиться, // Недаром Вахлаки!
Давно уж меру всякую // Как в гневе, так и в радости // Последыш потерял.)
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, //
Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так
уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Пан усмехнулся: «Спасения // Я
уж не чаю
давно, // В мире я чту только женщину, // Золото, честь и вино.
И то
уж благо: с Домною // Делился им; младенцами //
Давно в земле истлели бы // Ее родные деточки, // Не будь рука вахлацкая // Щедра, чем Бог послал.