Он искоса посмотрел на Чубарова вопросительным взглядом, но его тонкое лицо оставалось сдержанно. Чубаров вспомнил, что во время пирушки Арфанов устроил дикий дебош. Во хмелю он был совершенно неистов и на другой день ничего не помнил. Вчера
пьяные товарищи силой удалили его из своей компании. Но теперь, глядя на его спокойные, изящные черты, Чубаров не решился напомнить об этом и сказал только...
Было пять часов вечера. В верхнюю казарму ввалился, с гармоникой в руках, Пашка с двумя
пьяными товарищами — билетными солдатами, старожилами завода. Пашка был трезвее других; он играл на гармонике, приплясывал, и все трое ревели «барыню».
Он подошел к саням, у которых все еще барахтался
пьяный товарищ, и, подняв его, бросил в пошевни, точно мешок с мукой. Я слышал, как голова Сеньки стукнулась об обочину саней… Бурмакин опять выругался, но вдруг повернулся еще раз к нам и сделал несколько шагов.
На другой гусянке раздался дружный, громкий хохот — какой-то бурлак, взяв за обору истоптанный лапоть и размахивая им, представляет попа с кадилом, шуткой отпевая мертвецки
пьяного товарища, ровно покойника, а бурлаки заливаются веселым смехом…
Неточные совпадения
Петрицкий был молодой поручик, не особенно знатный и не только не богатый, но кругом в долгах, к вечеру всегда
пьяный и часто за разные и смешные и грязные истории попадавший на гауптвахту, но любимый и
товарищами и начальством.
Он спрашивал тогда, когда Клима еще не тревожили эти вопросы, и
пьяные слова
товарища возбуждали у него лишь чувство отвращения.
— Я говорю Якову-то:
товарищ, отпустил бы солдата, он — разве злой? Дурак он, а — что убивать-то, дураков-то? Михайло — другое дело, он тут кругом всех знает — и Винокурова, и Лизаветы Константиновны племянника, и Затесовых, — всех! Он ведь покойника Митрия Петровича сын, — помните, чай, лысоватый, во флигере у Распоповых жил, Борисов — фамилия?
Пьяный человек был, а умница, добряк.
Кончилась эта любовь тем, что этот Молодёнков в
пьяном виде, для шутки, мазнул ее купоросом по самому чувствительному месту и потом хохотал с
товарищами, глядя на то, как она корчилась от боли.
Этот сержант, любивший чтение, напоминает мне другого. Между Террачино и Неаполем неаполитанский карабинер четыре раза подходил к дилижансу, всякий раз требуя наши визы. Я показал ему неаполитанскую визу; ему этого и полкарлина бьло мало, он понес пассы в канцелярию и воротился минут через двадцать с требованием, чтоб я и мой
товарищ шли к бригадиру. Бригадир, старый и
пьяный унтер-офицер, довольно грубо спросил: