Без сомнения, многие в ту ночь не спали; не одно ухо чутко ловило заглушенные
звуки борьбы «под крышкой» [«Сделать крышку» — на арестантском жаргоне значит убить кого-либо в среде самой тюрьмы.
Мимо его окна, громко топоча ногами, пробежал кто-то, и вслед за этим послышались
звуки борьбы, тяжелое дыхание и падение тела.
Неточные совпадения
Чухонка и тут не произнесла даже ни малейшего
звука, но в тот же день вошла в сообщение с жившим по той же черной лестнице, где-то в углу внизу, отставным мичманом Осетровым, занимавшимся хождением по разного рода делам и, разумеется, возбуждением подобного рода дел в судах, из
борьбы за существование.
Пока длилась отчаянная
борьба, при
звуках святой песни гугенотов и святой «Марсельезы», пока костры горели и кровь лилась, этого неравенства не замечали; но наконец тяжелое здание феодальной монархии рухнулось, долго ломали стены, отбивали замки… еще удар — еще пролом сделан, храбрые вперед, вороты отперты — и толпа хлынула, только не та, которую ждали.
Тоска души, измученной в
борьбе страдания от ран, нанесенных: человеку железной рукой нужды, — все было вложено в простые, грубые слова и передавалось невыразимо тоскливыми
звуками далекому, пустому небу, в котором никому и ничему нет эха.
И вдруг прежняя, знакомая физическая тоска разрослась у Арбузова около сердца, наполнила ему всю грудь, сжала судорожно за горло, и все тотчас же стало для него скучным, пустым и безразличным: и медные
звуки музыки, и печальное пение фонарей, и цирк, и Ребер, и самая
борьба.
У столба остановились двое мастеровых, судя по запачканным копотью лицам, слесарей, и один из них стал читать объявление о
борьбе вслух, коверкая слова. Арбузов услышал свою фамилию, и она прозвучала для него бледным, оборванным, чуждым, потерявшим всякий смысл
звуком, как это бывает иногда, если долго повторяешь подряд одно и то же слово. Мастеровые узнали атлета. Один из них толкнул товарища локтем и почтительно посторонился. Арбузов сердито отвернулся и, засунув руки в карманы пальто, пошел дальше.