Из-под копыт разгорячившихся
коней летел брызгами щебень и мелкая каменная пыль, но ямщик, наклонившись с облучка, еще погонял и покрикивал.
— Гей, гей!.. Скажу тебе, хлопче, правду: были люди — во времена «Речи Посполитой»… Когда, например, гусарский регимент шел в атаку, то, понимаешь, — как буря: потому что за плечами имели крылья…
Кони летят, а в крыльях ветер, говорю тебе, как ураган в сосновом бору… Иисус, Мария, святой Иосиф…
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый
конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
И он стал обгонять на равнине множество всадников. Все они мчались так же быстро, как и первый.
Кони летели, как птицы, всадники были в поту, а между тем Макар то и дело обгонял их и оставлял за собою.
«Как я могу за тобою следовать, — отвечал Ашик, — твой
конь летит, как ветер, а я отягощен сумою».
Неточные совпадения
— В первый раз, как я увидел твоего
коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами
летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Я бросил поводья и
полетел в овраг; это спасло моего
коня: он выскочил.
Через несколько мгновений поднимаю их — и вижу: мой Карагёз
летит, развевая хвост, вольный как ветер, а гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученных
конях.
Зима!.. Крестьянин, торжествуя, // На дровнях обновляет путь; // Его лошадка, снег почуя, // Плетется рысью как-нибудь; // Бразды пушистые взрывая, //
Летит кибитка удалая; // Ямщик сидит на облучке // В тулупе, в красном кушаке. // Вот бегает дворовый мальчик, // В салазки жучку посадив, // Себя в
коня преобразив; // Шалун уж заморозил пальчик: // Ему и больно и смешно, // А мать грозит ему в окно…
В тоске сердечных угрызений, // Рукою стиснув пистолет, // Глядит на Ленского Евгений. // «Ну, что ж? убит», — решил сосед. // Убит!.. Сим страшным восклицаньем // Сражен, Онегин с содроганьем // Отходит и людей зовет. // Зарецкий бережно кладет // На сани труп оледенелый; // Домой везет он страшный клад. // Почуя мертвого, храпят // И бьются
кони, пеной белой // Стальные мочат удила, // И
полетели как стрела.