Неточные совпадения
Раздался первый роковой залп, пущенный уже не над головами. И когда рассеялось облако порохового дыма, впереди толпы оказалось несколько лежачих. Бабы, увидя это с окраин площади, с визгом бросились к мужьям, сынам и
братьям; но мужики
стояли тихо.
— Нет,
постойте! — перебил Полояров. — Я вам спою штуку! Играй-ко, пане-брате, помнишь, я учил тебя онамедни, на голос: «Я посею ль, молода-младенька». Слыхали вы, господа, русскую марсельезу?
У меня,
брат, ковры дорогие, один, поди чай,
стоит дороже тебя самого и со всеми-то потрохами твоими.
— Нет, не все! Уж про поляка ты мне лучше и не говори. Поляка,
брат, я знаю, потому в этой самой их Польше мы три года
стояли. Первое дело — лядащий человек, а второе дело, что на всю-то их Польшу комар на хвосте мозгу принес, да и тот-то бабы расхватали! Это слово не мимо идет!
— Нет,
брат,
стой! — подошел к столу солдатик. — А зачем же он, коли так, эту Крынску кампанию свою затеял? Сколько народу-то покалечил у нас! Коли он такой сердобольный, так он бы лучше Богу молился. Вот что!
Пять, шесть олигархов, тиранов, подлых, крадущих, отравляющих рабов, желающих быть господами; они теперь выворачивают только тулупы, чтобы пугать нас, как малых детей, и чтоб еще более уподобиться своей
братии — зверям, но бояться их нечего,
стоит только пикнуть, что мы не боимся; потом против нас несколько тысяч штыков, которых не смеют направить против нас.
«А ты скажи, зачем ты не арестован? Нет, ты,
брат,
постой! ты нам прежде скажи, зачем и почему ты не арестован? Зачем Лука арестован, а ты нет?» — смутно звучат в ушах Полоярова как будто бы давнишние голоса.
— Нет,
брат, ты ответь!.. Я ведь говорю тебе серьезно, не на ветер! Только ты
постой наперед! Так дела не делаются. А ты вот что: хочешь идти со мной на условие?
Смутно поняв, что начал он слишком задорным тоном и что слова, давно облюбованные им, туго вспоминаются, недостаточно легко идут с языка, Самгин на минуту замолчал, осматривая всех. Спивак, стоя у окна, растекалась по тусклым стеклам голубым пятном.
Брат стоял у стола, держа пред глазами лист газеты, и через нее мутно смотрел на Кутузова, который, усмехаясь, говорил ему что-то.
По берегам зеленый лопух, схваченный водою, тянулся из нее, тревожно размахивая не потонувшими еще верхушками, между тем как в нескольких шагах, на большой глубине, и лопух, и мать-мачеха, и вся зеленая
братия стояли уже безропотно и тихо…
И Вера Семеновна опять залилась слезами.
Брат стоял перед ней, глядел на ее вздрагивающие плечи и думал. Думал он не о муках одиночества, какое переживает всякий начинающий мыслить по-новому, по-своему, не о страданиях, какие неизбежны при серьезном душевном перевороте, а о своей оскорбленной программе, о своем уязвленном авторском чувстве.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери в комнату
брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо в плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса:
Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай,
брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то, мол, барин сердится.
Стой, еще письмо не готово.
Наказанный сидел в зале на угловом окне; подле него
стояла Таня с тарелкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у Англичанки позволения снести свою порцию пирога в детскую и вместо этого принесла ее
брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «ешь сама, вместе будем есть… вместе».
Левин вошел в залу, получил беленький шарик и вслед за
братом Сергеем Ивановичем подошел к столу, у которого
стоял с значительным и ироническим лицом, собирая в кулак бороду и нюхая ее, Свияжский.
— Нет, право забыл. Или я во сне видел?
Постой,
постой! Да что ж сердиться! Если бы ты, как я вчера, выпил четыре бутылки на
брата, ты бы забыл, где ты лежишь.
Постой, сейчас вспомню!
—
Стой! — закричал Петрицкий уже уходившему Вронскому. —
Брат твой оставил письмо тебе и записку.
Постой, где они?