— Помилуйте, истощены все меры кротости… ни голос религии, ни
сила власти, ничто… — зарапортовал было Пшецыньский, отчасти смутившийся столь начальственным и бесцеремонным тоном адъютанта, на обер-офицерских погонах которого сидело всего только три звездочки.
Неточные совпадения
— М-да… «енарал»… Пропишет он им волю! — с многозначительной иронией пополоскал губами и щеками полковник, отхлебнув из стакана глоток пуншу, и повернулся к Хвалынцеву: — Я истощил все меры кротости, старался вселить благоразумие, — пояснил он докторально-авторитетным тоном. — Даже пастырское назидание было им сделано, — ничто не берет! Ни голос совести, ни внушение
власти, ни слово религии!.. С прискорбием должен был послать за военною
силой… Жаль, очень жаль будет, если разразится катастрофа.
В этом опустелом доме нашли себе временный приют офицеры батальона и все наехавшие сюда
власти, господствия и
силы.
Он особенно поставлял на вид, как были истощены все возможные меры кротости, как надлежащие
власти христианским словом и вразумлением стремились вселить благоразумие в непокорных, — но ни голос совести, ни авторитет
власти, ни кроткое слово св. религии не возымели
силы над зачерствелыми сердцами анархистов-мятежников, из коих весьма многие были вооружены в толпе топорами, кольями и вилами.
Это была эстафета от полковника Пшецыньского, который объяснял, что, вследствие возникших недоразумений и волнений между крестьянами деревни Пчелихи и села Коршаны, невзирая на недавний пример энергического укрощения в селе Высокие Снежки, он, Пшецыньский, немедленно, по получении совместного с губернатором донесения местной
власти о сем происшествии, самолично отправился на место и убедился в довольно широких размерах новых беспорядков, причем с его стороны истощены уже все меры кротости, приложены все старания вселить благоразумие, но ни голос совести, ни внушения
власти, ни слова святой религии на мятежных пчелихинских и коршанских крестьян не оказывают достодолжного воздействия, — «а посему, — писал он, — ощущается необходимая и настоятельнейшая надобность в немедленной присылке военной
силы; иначе невозможно будет через день уже поручиться за спокойствие и безопасность целого края».
Но, в
силу своего княжеского титула, они всегда стараются держаться около высших
властей губернских и составляют «высшее общество»; и каждый губернатор, каждый предводитель считает как бы своей священной обязанностью доставлять княжнам скромные развлечения, приглашать их в свою ложу и на свои вечера; причем княжон привозят и отвозят в карете того, кто пригласил их, потому что у князя-papа нет своей кареты.
— Зверь не трогает и змея не кусает, потому им от Бога такой предел положен. Зверя ты не тронь, и он тебя не тронет. Он на этот счет тоже справедливый. Ну опять же кто Бога знает, тому по писанию «дадеся
власть наступити на змию и скорпию и на всю
силу вражию». Значит, чего ж тут страшиться? Надо только веру имати. Сказано: «от Господа вся возможная суть».
— Как бы то ни было, но они, по
силе вещей, должны организоваться! — с убеждением настаивал бравый поручик; — тихо, или быстро, явно или тайно — это зависит от
силы людей, от сближения, от согласия их, но они образуются! Остановиться теперь уже невозможно. Тут все может способствовать: и общественные толки, и слово, и печать, и дело — все должно быть пущено в ход. Задача в том, чтобы обессилить окончательно
власть.
Наконец, он знал, что
власть и
сила польского ржонда велика, что корни ее на огромное пространство разветвляются под землей, а ползучие побеги незаметно, но цепко поднимаются очень высоко, что в этом ржонде существует верховный тайный трибунал, который судит безапелляционно и неуклонно приводит в исполнение свои приговоры над ослушниками и отступниками.
Неточные совпадения
Над городом парит окруженный облаком градоначальник или, иначе, сухопутных и морских
сил города Непреклонска оберкомендант, который со всеми входит в пререкания и всем дает чувствовать свою
власть.
И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною
силою отразясь во глубине моей; неестественной
властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!
— Афанасий Васильевич! вашу
власть и я готов над собою <признать>, ваш слуга и что хотите: отдаюсь вам. Но не давайте работы свыше
сил: я не Потапыч и говорю вам, что ни на что доброе не гожусь.
На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные
силы,
власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением.
Казалось, она находилась во
власти каких-то тайных, для нее самой неведомых
сил; они играли ею, как хотели; ее небольшой ум не мог сладить с их прихотью.