Неточные совпадения
— Послушайте, — таинственно взяв под руку, отвел он предводителя в сторону, на другой конец залы, — студиозуса-то, я полагаю, все-таки лучше будет позадержать немного… Он хоть
и знакомый ваш, да ведь вы за него ручаться не можете… А я уж
знаю вообще, каков этот народец… Мы его эдак, под благовидным предлогом… Оно как-то спокойнее.
Увы!.. этот блестящий
и в своем роде — как
и большая часть молодых служащих людей того времени — даже модно-современный адъютант, даже фразисто-либеральный в мире светских гостиных
и кабинетов, который там
так легко,
так хладнокровно
и так административно-либерально решал иногда, при случае, все вопросы
и затруднения по крестьянским делам — здесь, перед этою толпою решительно не
знал, что ему делать!
— Читайте им «Положение»! Об их обязанностях читайте! — обратился полковник Пшецыньский к становому, испытывая точно
такую же неловкость
и не
зная сам, для чего
и зачем тот будет читать.
— Конечно, мы имели
и причины
так действовать
и… тово… полномочия, — начал последний, как-то заминаясь
и пережевывая слово за словом: очевидно, он затруднялся высказать прямо начисто его тайную, тревожную мысль о своем опасении. — Но…
знаете…
такое время… эти разные толки… этот «Колокол» наконец… понимаете ли, как взглянуть на это?
— Как, батюшка, не придется! — всполошилась Драчиха. — Да что ж я, по-твоему, не власть предержащая, что ли? Сам поп, значит, должен
знать, что в Писании доказано: «властям предержащим да покоряются», — а я, мой отец, завсегда власть была, есть
и буду,
и ты мне мужиков
такими словесами не порти, а то я на тебя благочинному доведу!
— Ну,
и ничего, comme vous voyez! [Как видите сами (фр.).] Но,
знаете ли, как бы ни была раздражена толпа, на нее всегда действует,
и эдак магически действует, если против нее
и даже,
так сказать, в сердце ее появляется человек с неустрашимым присутствием духа… Это покоряет.
— Да
так. Я ведь не из крупных собственников,
и, коли вы уж
так хотите
знать причину, для меня
и пятнадцать рублей — деньги.
— Не
знаю доподлинно —
так уж вышло. Будут гимназии, семинарии, из офицерства кое-кто
и еще кое-кто из порядочных людей… Там будешь?
— Я-то? — отозвался Ардальон с тою снисходительною усмешкою, какою взрослые улыбаются маленьким детям. — Вы, Лубянская, говорю я вам, вечно одни только глупости болтаете! Ну черта ли я заступлюсь за него, коли там
и без меня довольно! Мой голос пригодится еще сегодня же для более серьезного
и полезного дела — сами
знаете;
так черта ли мне в пустяки путаться!
— А что ж? Я, сударыня, тризну, сиречь поминки справляю, — поклонился Подхалютин, — ведь я — сами изволите
знать — по философской части отчислен, — а это у нас все равно, что по запасным войскам, — ну
так значит,
и взираю на это дело с моей философской точки зрения.
Если вы мыслите
так, то плохо же вы, сударыни,
знаете ваших мужей
и братьев, скажу я вам!
— Э, нет, у нас
так не водится! — расставил ксендз свои руки. — Не пий з блазнем, не пий з французом, не пий з родзоным ойцем, з коханкой не пий, а з ксендзем выпий — таков мой закон! Я дам пану добрую цыгару, а Зося подаст нам клубничного варенья
и бутылочку венгржины, у меня ведь — сам
знаешь, коханку, — заветные! От Фукера из Варшавы выписываю, — отказаться не можно!
— Я, кажется,
знаю это, — подтвердил он, — но терпеть не могу, когда люди вообще сидят, ничего не делая! Папироску сосать — все-таки какое-нибудь занятие. Вот
и Лубянскую приучаю, да плохо что-то. Все это, доложу я вам, жантильничанье!.. Женственность, изволите видеть, страдает; а по-нашему, первым делом каждая порядочная женщина, то есть женщина дела, должна прежде всего всякую эту женственность к черту!
— Ну, я насчет галантерейностей не мастер! Это все рутина-с!.. Я, извините, забываю все, что в вас эта барская закваска сидит. Я хотел только спросить, чего это вы
так ухмыляетесь, на меня глядючи? Изволили вы найти в моих словах что-нибудь смешное
и несообразное? Любопытно было бы
знать, что именно?
— Смелости?.. У меня-то? У Ивана-то Шишкина смелости не хватит? Ха-ха?! Мы в прошлом году, батюшка, французу бенефис целым классом задавали,
так я в него, во-первых, жвачкой пустил прямо в рожу, а потом парик сдернул… Целых полторы недели в карцере сидел, на хлебе
и на воде-с, а никого из товарищей не выдал. Вот Феликс Мартынович
знает! — сослался он на Подвиляньского, — а вы говорите смелости не хватит!.. А вот хотите докажу, что хватит? Мне что? Мне все равно!
— Да что «ну-с»… «Ну-с» по-немецки значит орех! А я нахожу, что все это глупость! Какая тут дуэль? По-моему, просто: коли повздорили друг с другом, ну возьми друг друга да
и потузи сколько душе твоей угодно!.. Кто поколотил, тот, значит,
и прав!.. А то что
такое дуэль, я вас спрашиваю? Средневековый, феодально-аристократический обычай! Ну,
и к черту бы его!.. Но в этом в Подвиляньском все-таки этот гонор еще шляхетский сидит, традиции,
знаете,
и прочее…
Так вот, угодно, что ли, вам драться?
У княжон необходимо есть князь-papа
и княгиня-maman; был у них
и князь-дедушка, которого они
знают только по закоптелому фамильному портрету
и который был очень богат
и очень знатен, но жизнь вел чересчур уже на широкую ногу
и потому оставил князю-papа очень маленькое наследство, а князь-papа, служивший некогда в гусарах, постарался наследство это сделать еще менее,
так что шестерик княжон, в сущности, причитается к лику бедных невест,
и две старшие княжны наверное уже на всю свою жизнь останутся невестами неневестными.
Всем шестерым непременно хотелось участвовать
и в спектакле,
и в живых картинах,
и они
знали, что неизбежно будут участвовать
и в том
и в другом, а особенно в живых картинах, потому что madame Гржиб,
и графиня де-Монтеспан всегда к ним очень благосклонны, княжны
так наивно
и так котячьи-нежно умеют к ним ласкаться
и лизаться,
и чмокаться.
— О, я в этом уверена! — подхватила Монтеспан, — но… но эта яркость…
знаете ли, ma chère,
такое ли теперь время, чтобы радоваться, носить цветное!.. Помилуйте! — вспомните, чтó на белом свете творится!.. Люди страдают, мученики гибнут, везде слезы, скорбь…
Знаете ли, ma chère, скажу я вам по секрету между нами, в
таких обстоятельствах нечему нам особенно радоваться… Черный цвет приличнее…
и тем более, что это мода… Взгляните, например, на Констанцию Александровну: не выходит из черного цвета.
— Что это! Только-то! Это в пользу моих-то бедных? — произносит она с милою, недовольною гримаскою; — фи, какой вы не добрый! Какой вы скупой! Извольте жертвовать больше, чтоб я могла поблагодарить вас, а то когда бы
знала я это,
так и билета не дала бы вам.
— Вот, батюшка мой, — обратился майор к Устинову, когда кухарка вышла за дверь, — это вот тоже новости последнего времени. Прежде, бывало, идет куда,
так непременно хоть скажется, а нынче — вздумала себе — хвать! оделась
и шмыг за ворота! Случись что в доме, храни Бог,
так куда
и послать-то за ней, не
знаешь.
И я же вот еще свободы ее при этом лишаю!
Лидинька Затц не спала еще
и, понятное дело, с подобающим изумлением встретила посетителя, столь позднего, столь редкого
и притом в
такую странную, необычную пору. Она еще более удивилась, когда тот спросил о своей дочери. Лидинька не
знала, где она,
и сегодня весь день даже не видала ее. Майор ушел еще более озадаченный
и расстроенный.
— А не
знаю доподлинно… Слышал,
так, часу в одиннадцатом, рядили аны тут вдвоем извозчика за город, значит, как быдто в Гулянкину рощу… Сам-то, кажись, маленько выпимши был, а в точности не
знаю, может,
и не туда… потому, назад еще не бывали.
— Ах! да ведь сердце-то все мое изныло!.. Не могу я
так, — тоскливо перебил старик. — Уж хоть бы
знать что-нибудь положительное! Ну, умерла она — ну,
так бы, по крайней мере,
и знал, что умерла; а бросила —
так бросила!.. господь с нею!.. А то это неизвестное хуже всего! Ведь уж я измучился!
Сфера нашей гражданской администрации, конечно, несколько менее знакома вашему преосвященству, чем мне,
и потому… извините, ваше преосвященство! — я имею скромную претензию
знать то, что творится в моем хозяйстве,
и что касается до этого майора, то мы имели достаточно данных, основываясь на которых обязаны были поступить
так, а не иначе.
— Это, наконец, уж Бог
знает чтó
такое! — в прежнем тоне продолжал Непомук; — до которых же пор будут продолжаться эти вмешательства!.. Ведь я не вмешиваюсь в его управление, с какой же стати он в мое вмешивается? Этого, наконец, уже нельзя более терпеть,
и я решительно намерен сделать представление об ограждении себя на будущее время.
— Ах, барон! — прискорбно вздохнул губернатор; — это не так-то легко, как кажется; у них там в синоде я не
знаю какие порядки
и какими соображениями они руководствуются: для нас это вполне terra incognita [Незнакомая область знаний (лат.).]; но… я очень рад, что все это случилось при вас, что вы сами были свидетелем… Теперь вы видите, что это
такое! Я непременно приму свои меры,
и приму их немедленно; а будет ли успех, ей-Богу, не
знаю!
Кто были эти они — Шишкин не
знал,
и как ни бился со вчерашнего вечера, все-таки никак не мог определить себе их даже приблизительно; но при этом в нем почему-то поселилось твердое убеждение, что они сила, ворочающая очень большими
и могучими средствами.
«
И чего я
так испугался?» — думал Шишкин, подходя уже к своей квартире. «Ведь я сам чуть не похвастался, что как
знать чего не
знаешь. Может, он оттого-то только
и поглядел на меня эдак… а он ужинать приглашал!.. Дурак, право, дурак я!
И с чего он вообразился мне то вдруг из тех, то вдруг шпионом, а он, кажись, просто
так себе, добрый малый
и очень не глупый… А я, как дурак, струсил!»
— Делать? а вот что делать, — пояснил Свитка. — Вы будете строго
и неуклонно исполнять то, что вам укажут. Впоследствии, с моего разрешения, вы можете избрать себе двух помощников из надежных
и лично вам известных людей, но кроме вас, они точно
так же не должны ничего
и никого
знать, я
и сам точно
так же никого не
знаю. Понимаете?
И вот все, что вам предоставляется. Средства на ведение дела вы будете получать от меня, а за измену делу, предваряю вас, последует неминуемая кара.
— Хм!.. Полюбить-то, пожалуй,
и больше полюбила, — согласился он, по обыкновению медленно
и туго потирая между колен свои руки
и глядя мимо очков в какое-то пространство пред собою. — Насчет любви — не
знаю, может,
и так, а может,
и нет; но уважать-то уж, конечно, менее стала.
При дальнейших размышлениях выходило, что
и у Нюточки не совсем-то ловко взять деньги: станет подозревать, догадается, пойдут слезы, драмы
и прочее, а лучше махнуть
так, чтоб она
узнала об этом только по письму, уже после отъезда; тогда дело короче будет.
— Вот это
так! Это хорошо! — одобрил нецеремонный гость. — Теперь уж не взыщите — я присяду
и вам посоветую сделать то же, потому,
знаете, стоя-то неловко.
— Эй, Калистрат Стратилактович, смотрите, чтоб не пришлось потом горько покаяться, — предостерег он весьма полновесно
и внушительно; —
знаете пословицу:
и близок локоть, да не укусишь;
так кусайте-ка, пока еще можно! Говорю, сами благодарить будете! Вы ведь еще по прежним отношениям
знаете, что я малый не дурак
и притом человек предприимчивый, а нынче вот не без успеха литературой занимаюсь. Полноте! что артачиться! А вы лучше присядьте, да выслушайте: это недолго будет.
«
И хоть бы имя-то как-нибудь замаскировал, злодей, а то так-таки
и катает прозрачным псевдонимом: вместо Верхохлебова, да вдруг Низкохлебов — ну, кто же не
узнает?
— Можете! — согласился Полояров. — А где, позвольте
узнать, — где у вас на все на это свидетели найдутся? Дело-то ведь у нас с глазу на глаз идет, а я — мало ль зачем мог приходить к вам! Кто видел? кто слышал? Нет-с, почтеннейший, ни хера вы на этом не возьмете!
И мы ведь тоже не лыком шиты! А вы лучше, советую вам, эдак душевно, по-Божьи! Ну-с,
так что же-с? — вопросительно прибавил он в заключение, — говорите просто: желаете аль нет?
— Зверь не трогает
и змея не кусает, потому им от Бога
такой предел положен. Зверя ты не тронь,
и он тебя не тронет. Он на этот счет тоже справедливый. Ну опять же кто Бога
знает, тому по писанию «дадеся власть наступити на змию
и скорпию
и на всю силу вражию». Значит, чего ж тут страшиться? Надо только веру имати. Сказано: «от Господа вся возможная суть».
— Н-да, вот там толкуй, как
знаешь, — продолжал он, — а Напольён все-таки приказал волю дать,
и дали! А кабы не он, быть бы нам вечно крепостными!
Граф был весьма польщен
таким вниманием,
таким теплым участием на далекой чужбине. Появление его вечером в губернаторской зале произвело решительный эффект. Все уже заранее
знали о польском графе, привезенном «в наше захолустье» под надзор полиции. Ее превосходительство рассказала нескольким своим приближенным с
таким участием о «еще одном новом политическом страдальце»,
и это придало еще больший интерес новоприбывшему графу. Все с нетерпением ожидали его появления.
— Тут нет, мне кажется, ни лучше, ни хуже, — столь же серьезно продолжала девушка. — Может быть, я даже могла бы полюбить
и очень дурного человека, потому что любишь не за что-нибудь, а любишь просто, потому что любится, да
и только.
Знаете пословицу: не пó хорошу мил, а пó милу хорош. Но дело в том, мне кажется, что можно полюбить раз, да хорошо, а больше
и не надо! Больше, уж это будет не любовь, а Бог
знает что! Одно баловство, ну, а я
такими вещами не люблю баловать.
Суда же я не боюсь, потому что
знаю, что я прав, а что я не барский лизоблюд,
так это
знают мои товарищи,
и порукою в том мое трехлетнее студентство.
— Э, батенька, я ни с кем церемонных-то знакомств не имею! — махнул рукой Ардальон. — Я ведь человек прямой! Мы ведь с вами никаких столкновений не имели —
так чего же нам?! А что если я тогда был секундантом у Подвиляньского,
так это что же? Дело прошлое! А я, собственно, ни против вас, ни против Устинова ничего не имею, да
и все это,
знаете, в сущности-то, одна только ерунда! Ей-Богу, ерунда! Порядочным людям из-за
такого вздора расходиться нечего! Все это се sont des пустяки! Дайте-ка мне папиросочку.
Теперь-то
и жить, теперь-то
и работать!..
зная, что она тут, близко — она,
такая светлая, умная, милая, хорошая, — что она будет награждать его труд своим вниманием, участием, дарить за него своей лаской.
— Гм… Хотя
и не вольнослушатель, но посещаю. Я — друг науки! — с комически важной улыбкой заявил Ардальон, словно бы ему
и самому то казалось смешным, что он — друг науки. —
Знаете, как это говорится: «amicus Plato, sed major amicus veritas»,
так ведь это, кажется? А уж я, батенька, за правду всегда
и везде… Это уж мы постоим! с тем
и возьмите! — говорил он, внушительно опираясь на свою дубину.
— А
так, как есть, настоящую коммуну, на основании социалистов. Ведь вы, сударь мой, вероятно, маракуете кое-что в социалистах?.. Ну, там,
знаете, Фурье, Сен-Симон, Бюхнер, Молешот, Прудон… ну, там, Фохт еще… ну,
и прочие — маракуете?
— Хе, хе, хе!.. Однако вы, батенька, тово!.. шутник… ей-Богу, шутник! — принужденно улыбаясь мило-приятельской улыбкой, заговорил он. — Так-таки
и дурак, по-вашему? Хе, хе, хе!.. Нет-с, батенька, кто
знает меня поближе, тот не скажет, что Ардальон Полояров дурак, да
и вы не скажете, когда
узнаете… Но шутник, право, шутник.
Попечитель пожал плечами. Студенты передавали потом друг другу, будто он отвечал, что не
знает, почему университет закрыли. Но
так ли это или нет, а достоверно известно, что почти получасовые резоны
и убеждения его имели тот смысл, что объясняться на улице он не может, а даст ответ в университете.
Власти на это возражают, что хотя
и точно депутаты арестованы, только никак не по их распоряжению, что они, власти, тут ровно ни при чем
и не
знают даже, как
и кем произведены аресты депутатов,
и что, наконец, если они
и арестованы, то отнюдь не как депутаты, а как зачинщики
и что поэтому пусть господа студенты пожалуйста нимало не тревожатся
и сделают
такое одолжение — удалятся во двор
и продолжают свои прения.
— Как знать-с, может, что
и новое в голову придет, — возразил Ардальон, — мысль требует обмена. Теперича я вот как полагаю: времена-с, батюшка мой,
такие, что все честные деятели должны сплотиться воедино, — тогда мы точно будем настоящею силою. Каждый на это дело обязан положить свою лепту… Тут рядом идут принципы экономические, социальный
и политические — знакомы вы с социалистами?
— Сегодня утром даже в университет нарочно съездила, но там Бог
знает что
такое: все заперто… солдаты… останавливают, не пропускают,
так ничего
и не добилась!