Солнце поднималось все выше, вливая свое тепло в бодрую свежесть
вешнего дня. Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее. Они мягко ползли по улице и по крышам домов, окутывали людей и точно чистили слободу, стирая грязь и пыль со стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее, голоса звучали громче, заглушая дальний шум возни машин.
Будь ты, мое дитятко ненаглядное, светлее солнышка ясного, милее
вешнего дня, светлее ключевой воды, белее ярого воска, крепче камня горючего Алатыря.
Для старика была закон // Ее младенческая воля. // Одну заботу ведал он: // Чтоб дочери любимой доля // Была, как
вешний день, ясна, // Чтоб и минутные печали // Ее души не помрачали, // Чтоб даже замужем она // Воспоминала с умиленьем // Девичье время, дни забав, // Мелькнувших легким сновиденьем. // Все в ней пленяло: тихий нрав, // Движенья стройные, живые // И очи томно-голубые. // Природы милые дары // Она искусством украшала; // Она домашние пиры // Волшебной арфой оживляла;
Неточные совпадения
С самого
вешнего Николы, с той поры, как начала входить вода в межень, и вплоть до Ильина
дня не выпало ни капли дождя.
Снегурочка, обманщица, живи, // Люби меня! Не призраком лежала // Снегурочка в объятиях горячих: // Тепла была; и чуял я у сердца, // Как сердце в ней дрожало человечье. // Любовь и страх в ее душе боролись. // От света
дня бежать она молила. // Не слушал я мольбы — и предо мною // Как
вешний снег растаяла она. // Снегурочка, обманщица не ты: // Обманут я богами; это шутка // Жестокая судьбы. Но если боги // Обманщики — не стоит жить на свете!
Недоразумение выходило все из-за того же дешевого сибирского хлеба. Компаньоны рассчитывали сообща закупить партию, перевести ее по
вешней воде прямо в Заполье и поставить свою цену. Теперь благодаря пароходству хлебный рынок окончательно был в их руках. Положим, что наличных средств для такой громадной операции у них не было, но ведь можно было покредитоваться в своем банке.
Дело было вернее смерти и обещало страшные барыши.
Бабушка, сидя под окном, быстро плела кружева, весело щелкали коклюшки, золотым ежом блестела на
вешнем солнце подушка, густо усеянная медными булавками. И сама бабушка, точно из меди лита, — неизменна! А дед еще более ссохся, сморщился, его рыжие волосы посерели, спокойная важность движений сменилась горячей суетливостью, зеленые глаза смотрят подозрительно. Посмеиваясь, бабушка рассказала мне о
разделе имущества между ею и дедом: он отдал ей все горшки, плошки, всю посуду и сказал:
А офицер к весне чахнуть начал и в
день Николы
вешнего помер тихо: сидел, задумавшись, в бане под окном да так и скончался, высунув голову на волю.