Неточные совпадения
Ромашов любил ходить на вокзал по вечерам, к курьерскому
поезду, который останавливался здесь в
последний раз перед прусской границей.
Проходило восемь минут. Звенел звонок, свистел паровоз, и сияющий
поезд отходил от станции. Торопливо тушились огни на перроне и в буфете. Сразу наступали темные будни. И Ромашов всегда подолгу с тихой, мечтательной грустью следил за красным фонариком, который плавно раскачивался, сзади
последнего вагона, уходя во мрак ночи и становясь едва заметной искоркой.
— Нет, если я попаду под
поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот
последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?» — я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна!» Сколько радости дает нам одно только зрение!
Совершенно понятно, что среди однотонной рабочей жизни город Дэбльтоун жадно поглотил известие, что с
последним поездом прибыл человек, который не сказал никому ни слова, который вздрагивал от прикосновения, который, наконец, возбудил сильные подозрения в судье Дикинсоне, самом эксцентричном, но и самом уважаемом человеке Дэбльтоуна.
Несколько лет подряд Сергей Головин жил с родными на даче по этой самой дороге, часто ездил днем и ночью и знал ее хорошо. И если закрыть глаза, то можно было подумать, что и теперь он возвращался домой — запоздал в городе у знакомых и возвращается с
последним поездом.
Неточные совпадения
Вечером мы ходили в баню. За время путешествия я так сжился с казаками, что мне не хотелось от них отделяться. После бани мы все вместе пили чай. Это было в
последний раз. Вскоре пришел
поезд, и мы разошлись по вагонам.
Наконец, часы пробили одиннадцать. Я насилу мог уговорить его ехать. Московский
поезд отправлялся ровно в двенадцать. Оставался один час. Наташа мне сама потом говорила, что не помнит, как
последний раз взглянула на него. Помню, что она перекрестила его, поцеловала и, закрыв руками лицо, бросилась назад в комнату. Мне же надо было проводить Алешу до самого экипажа, иначе он непременно бы воротился и никогда бы не сошел с лестницы.
Мы высыпаем на платформы и спешим проглотить по стакану скверного чая. При
последнем глотке я вспоминаю, что пью из того самого стакана, в который, за пять минут до прихода
поезда, дышал заспанный мужчина, стоящий теперь за прилавком, дышал и думал: «Пьете и так… дураки!» Возвратившись в вагон, я пересаживаюсь на другое место, против двух купцов, с бородами и в сибирках.
А дело с Анной шло все хуже и хуже… Через два года после начала этого рассказа два человека сошли с воздушного
поезда на углу 4 avenue и пошли по одной из перпендикулярных улиц, разыскивая дом № 1235. Один из них был высокий блондин с бородой и голубыми глазами, другой — брюнет, небольшой, но очень юркий, с бритым подбородком и франтовски подвитыми усами.
Последний вбежал на лестницу и хотел позвонить, но высокий товарищ остановил его.
Наконец показался
поезд. Из трубы валил и поднимался над рощей совершенно розовый пар, и два окна в
последнем вагоне вдруг блеснули от солнца так ярко, что было больно смотреть.