Неточные совпадения
Про третью картину,
то есть это про мою фантазию, я вам, милостивый мой государь, не напрасно сделал пример. Потому что я сам однажды попробовал такой практикой заняться,
и через это вычеркнут из списка жизни. Слава еще богу, что коронный суд, с участием присяжных заседателей, признал меня в состоянии невменяемости
и отпустил на свободу.
А то пришлось бы мне идти добывать «медь
и злато» в местах столь отдаленных.
Должен я вам сказать, видал я в моей жизни множество самых разных фигур. Достаточно
того одного, что сидел в тюрьме. Но вот, ей-богу, такого безобразника
и бесстыдника, как он, я ни разу не встречал. Чему он нас, мальчишек, учил, что заставлял нас делать там, за каретным сараем, между дровами, я вам даже не смею сказать — совестно. Ей-богу.
А ведь был он сам почти ребенок…
Ну, о
том, что я в офицерских чинах выкомаривал, не буду распространяться. Подробности письмом. Скажу коротко: пил, буянил, писал векселя, танцевал кадриль в публичных домах, бил жидов, сидел на гауптвахте. Но одно скажу: вот вам честное мое благородное слово — в картах всегда бывал корректен.
А выкинули меня все-таки из-за карт. Впрочем, настоящая-то причина была, пожалуй,
и похуже. Эх, не следовало бы. Ну, да все едино — расскажу.
Стали про мою спрашивать.
А я в пьяном задоре
и ляпни: да хотите, только свистну,
и она, как собачка, сюда прибежит
и все вам сама покажет? Усомнились. Я сейчас же, моментально, с денщиком записку: «Так
и так, дорогая Мари, приходите немедленно, иначе никогда меня больше не увидите.
И чтобы вы не думали, что это шутка или праздная угроза,
то, как только приедет ваш муж, в
тот же день все ему открою»…
и слово «все» три раза подчеркнул.
И вдруг слышу сзади: «Вы, подпоручик, кроме
того, что негодяй, еще
и шулер!» Я обернулся,
а Баканов как швырнет мне целой колодой в лицо.
Была, кроме
того, у меня еще
и другая мысль, что без меня еще жена как-нибудь устроится,
а со мной все равно ей надо пропадать.
А я как-то с одним гостиничным монашком, Прохором, урезал муху да взял карандашом кое-где сверху строк
и написал свои собственные рифмочки, вроде
тех, извините, которые в известных уединенных местах пишутся на стенках.
Стал он колебаться: «Разве что в самом деле чаю?»
А сам
тем временем оделся: манишку бумажную с гвоздя снял, воротничок чистенький, галстук черный с синими звездами, — смотрю, ах ты, черт! — прямо член паргокского жокей-клуба из журнала мод,
и даже на панталонах спереди складки.
Но это был случай единственный. О других подобных я даже
и не слыхал никогда. Потому что, — говорю это, как перед богом, положа руку на сердце, — потому что люди, если только их брать не гуртом,
а по отдельности, большею частью хорошие, добрые, славные люди, отзывчивые к бедности. Правда, помогают они чаще не
тем, кому следует. Ну, что ж поделаешь: наглость всегда правдоподобнее нужды. Чему вы смеетесь? За ваше здоровье!..
Застрял
и я. С одной стороны, с бабой связался,
а кроме
того, стала у меня идти кровь горлом. Вот я там
и пустил корни.
А все-таки положение было довольно утлое. Стал я понемногу оглядываться вокруг себя
и вдруг вижу, что лакеи в сто раз лучше моего живут. Худо-худо четыре-пять рублей в день заработают,
а то шесть, семь — даже десять, при удаче.
И надо отдать справедливость, ко мне они относились довольно-таки санфасонисто [бесцеремонно — фр.].
Подумал я, подумал,
и вот как-то раз освободилась одна лакейская вакансия, пошел я к хозяину
и попросился.
Тот сначала было глазами захлопал. «Помилуйте, вы — бывший офицер, вам ведь „ты“ будут говорить: да, знаете,
и мне будет неловко с вами обращаться, как с официантом,
а делать разницу — вы сами понимаете — неудобно». Но я его успокоил
тем, что открыл ему часть моей жизни — не самые, конечно, темные места, но все-таки рассказал кое-какие приключения. Согласился. Умный был мужик.
Трудно также было привыкать к службе. Лакейское дело только с виду кажется таким легким. Прежде всего целый день торчишь на ногах — бывают дни, что
и присесть некогда. Старые лакеи меня, впрочем, с самого начала учили, что лучше
и совсем не садиться,
а то разомлеешь
и весь разобьешься. Первое время, когда я приходил домой, так ныла спина
и ноги, что хоть кричи.
Но
и тут я скоро освоился
и стал работать не
то что не хуже,
а даже лучше других.
Когда у нас в гостинице кончались ужины,
то у буфета оставался только один дежурный лакей, на случай если из номеров что потребуют.
А мы, большею частью, фраки в узелки
и уходили в ресторанчик «Венецию» посидеть час-другой, поиграть в карты
и на бильярде.
А уж если дама в кабинет пришла сначала с одним мужчиной,
а потом с другим,
то, будьте покойны, мы отлично разберем, который муж
и который так.
А я к
тому времени опять прихварывать начал. Перемогался изо всех сил. Случалось — подаю на стол, вдруг как забьет меня кашель. Сначала держусь,
а потом, когда не станет возможности, брошу приборы на стол
и бегом в коридор. Кашляю, кашляю, даже в глазах потемнеет. Этаких вещей ведь в хороших ресторанах не любят. Ты, скажут, или служи, или ступай в больницу ложись. Здесь не богадельня. У нас публика чистая.
Ляжет грудью на стол, локти растопырит
и дышит не
то что горлом,
а спиной,
и животом,
и головой.
Помолчал немного
и вдруг опять: «Эй, ты, бугай черкасский, вставай!
А то как дам каблуком в живот!»
И опять тихо, только слыхать, дышит барин тяжело так, с натугой. Вдруг Михайла зовет меня: «Андрей, поди сюда».
А Михайла опять: «Просыпайся, что ли, нечистая душа! Вот мы вдвоем пришли тебя раздевать!» Да с этими словами моментально хвать у него одну подушку из-под головы.
Тот ничего, только головой, как теленок, мотнул, всхлипнул
и опять давай воздух ловить. Обернулся ко мне Михайла, страшный такой, точно зверь. «Садись, говорит, на ноги
и держи».
А сам подушку ему на лицо
и — навалился.
Я знаю, господин, что таких вещей вообще не рассказывают,
и теперь поэтому нам с вами дорога: если вам налево,
то мне направо,
и наоборот. Вы уж не сердитесь, но я еще раз злоупотреблю вашей гуманностью. Знаете: ночлежка, завтра рюмку водки, пожевать что-нибудь… О, куда же мне так много!.. Ну,
а впрочем, мерси бьен [очень благодарен — фр.].
А есть
и такие, вот
и я в
том числе, которые
и денег не платят,
и осточертели всем до черта,
а выжить их с квартиры никакими силами нельзя.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Аммос Федорович.
А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник,
а может быть,
и того еще хуже.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у другого.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с
той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что
и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!