Неточные совпадения
Через пять минут она
ушла от него, пряча на ходу в чулок заработанные деньги, на которые, как на первый почин, она предварительно поплевала, по суеверному обычаю. Ни о содержании, ни о симпатичности
не было больше речи. Немец остался недоволен холодностью Маньки и велел позвать к себе экономку.
— Вы как хотите, господа, это дело вашего личного взгляда, но я принципиально
ухожу вместе с Борисом. Пусть он там неправ и так далее, мы можем выразить ему порицание в своей интимной компании, но раз нашему товарищу нанесли обиду — я
не могу здесь оставаться. Я
ухожу.
— Господа, ей-богу, я лучше
уйду. К чему я буду расстраивать ваш кружок? Оба мы были виноваты. Я
уйду. О счете
не беспокойтесь, я уже все уплатил Симеону, когда ходил за Пашей.
— Люба, хочешь ты
уйти отсюда со мною? — спросил Лихонин и взял ее за руку. — Но совсем, навсегда
уйти, чтобы больше уже никогда
не возвращаться ни в публичный дом, ни на улицу?
— И прекрасно! И волшебно! — суетился обрадованный Лихонин. — Иди и сейчас же заяви хозяйке, что ты
уходишь отсюда навсегда. И вещи забери самые необходимые. Теперь
не то, что раньше, теперь девушка, когда хочет, может
уйти из публичного дома.
— Нет, так нельзя, — остановила его Женя, — что она
уйти может — это так, это верно, но неприятностей и крику
не оберешься. Ты вот что, студент, сделай. Тебе десять рублей
не жаль?
Когда его жена
уходила на платформу освежиться, он рассказывал такие вещи, от которых генерал расплывался в блаженную улыбку, помещик ржал, колыхая черноземным животом, а подпоручик, только год выпущенный из училища, безусый мальчик, едва сдерживая смех и любопытство, отворачивался в сторону, чтобы соседи,
не видели, что он краснеет.
— Именно! Я вас очень люблю, Рязанов, за то, что вы умница. Вы всегда схватите мысль на лету, хотя должна сказать, что это
не особенно высокое свойство ума. И в самом деле, сходятся два человека, вчерашние друзья, собеседники, застольники, и сегодня один из них должен погибнуть. Понимаете,
уйти из жизни навсегда. Но у них нет ни злобы, ни страха. Вот настоящее прекрасное зрелище, которое я только могу себе представить!
— Нет, я все вас дожидалась. Да и
не знала, кому сказать. И вы тоже хороши. Я ведь слышала, как вы после того, как
ушли с товарищем, вернулись назад и постояли у дверей. А со мной даже и
не попрощались. Хорошо ли это?
Александра
ушла, и долго еще слышались в Коридоре ее старческие шлепающие шаги и невнятное бормотанье. Она склонна была в своей суровой ворчливой доброте многое прощать студенческой молодежи, которую она обслуживала уже около сорока лет. Прощала пьянство, картежную игру, скандалы, громкое пение, долги, но, увы, она была девственницей, и ее целомудренная душа
не переносила только одного: разврата.
— Миленький, душенька! Извините, что я вас побеспокоила. Нет ли у вас иголки с ниткой? Да вы
не сердитесь на меня: я сейчас
уйду.
— Люба! Я тебя прошу
не сейчас, а сию секунду
уйти. Наконец я требую!
— Я
ухожу, — сказала Женька. — Вы перед ней
не очень-то пасуйте и перед Семеном тоже. Собачьтесь с ними вовсю. Теперь день, и они вам ничего
не посмеют сделать. В случае чего, скажите прямо, что, мол, поедете сейчас к губернатору и донесете. Скажите, что их в двадцать четыре часа закроют и выселят из города. Они от окриков шелковыми становятся. Ну-с, желаю успеха!
— О! Я
не сомневаюсь в этом. Пускай
уходит. Пускай только заплатит деньги.
Наконец дело с Эммой Эдуардовной было покончено. Взяв деньги и написав расписку, она протянула ее вместе с бланком Лихонину, а тот протянул ей деньги, причем во время этой операции оба глядели друг другу в глаза и на руки напряженно и сторожко. Видно было, что оба чувствовали
не особенно большое взаимное доверие. Лихонин спрятал документы в бумажник и собирался
уходить. Экономка проводила его до самого крыльца, и когда студент уже стоял на улице, она, оставаясь на лестнице, высунулась наружу и окликнула...
«Ах, так!.. Я тебя пригрел на своей груди, и что же я вижу? Ты платишь мне черной неблагодарностью… А ты, мой лучший товарищ, ты посягнул на мое единственное счастье!.. О нет, нет, оставайтесь вдвоем, я
ухожу со слезами на глазах. Я вижу, что я лишний между вами! Я
не хочу препятствовать вашей любви, и т. д. и т. д. «
Вы умный, добрый, честный человек, а я («подлец!» — мелькнул у него в голове чей-то явственный голос)… я
ухожу, потому что
не выдержу больше этой муки.
Это именно с ним прошлой зимой играла Женька
не то в материнские отношения,
не то как в куклы и совала ему яблочко или пару конфеток на дорогу, когда он
уходил из дома терпимости, корчась от стыда.
Если бы она
не плакала, то, вероятно, ей просто дали бы отступного и она
ушла бы благополучно, но она была влюблена в молодого паныча, ничего
не требовала, а только голосила, и потому ее удалили при помощи полиции.
Этот пожилой, степенный и величественный человек, тайный продавец казенных свечей, был очень удобным гостем, потому что никогда
не задерживался в доме более сорока минут, боясь пропустить свой поезд, да и то все время поглядывал на часы. Он за это время аккуратно выпивал четыре бутылки пива и,
уходя, непременно давал полтинник девушке на конфеты и Симеону двадцать копеек на чай.
Он мог бы
уйти, сказать, что ему здесь ни одна
не нравится, сослаться на головную боль, что ли, но он знал, что Гладышев
не выпустит его, а главное — казалось невыносимо тяжелым встать с места и пройти одному несколько шагов.
Когда она
ушла, Женька уменьшила огонь в висячем голубом фонарике, надела ночную кофту и легла. Минуту спустя вошел Гладышев, а вслед за ним Тамара, тащившая за руку Петрова, который упирался и
не поднимал головы от пола. А сзади просовывалась розовая, остренькая, лисья мордочка косоглазой экономки Зоси.
— Может быть, ты останешься у меня на всю ночь? — спросила она Гладышева, когда другие
ушли. — Ты, миленький,
не бойся: если у тебя денег
не хватит, я за тебя доплачу. Вот видишь, какой ты красивый, что для тебя девчонка даже денег
не жалеет, — засмеялась она.
—
Не понимаю я тебя, Женька! — рассердился вдруг Гладышев. — Что ты ломаешься! Какую-то комедию разыгрываешь! Ей-богу, я сейчас оденусь и
уйду.
— Чушь!.. Этого быть
не может!.. — резко оборвал ее Коля. — Ну, однако, довольно, — я
ухожу!
—
Уходи, сделай милость! У меня там, у зеркала, в коробочке от шоколада, лежат десять рублей, — возьми их себе. Мне все равно
не нужно. Купи на них маме пудреницу черепаховую в золотой оправе, а если у тебя есть маленькая сестра, купи ей хорошую куклу. Скажи: на память от одной умершей девки. Ступай, мальчишка!
— Брось, Женя, ты говоришь глупости. Ты умна, ты оригинальна, у тебя есть та особенная сила, перед которой так охотно ползают и пресмыкаются мужчины.
Уходи отсюда и ты.
Не со мной, конечно, — я всегда одна, — а
уйди сама по себе.
—
Уйди!
Уйди!
Не могу вас всех видеть! — кричала с бешенством Любка. — Палачи! Свиньи!