Неточные совпадения
Вскоре по возвращении его в Падуу, Фиоравенти получил письмо из Московии с послом русским, бывшим в Венеции. Письмо это было от его
брата, Рудольфа Альберти, прозванного Аристотелем, знаменитого зодчего, который находился с некоторого времени при дворе московитского
великого князя Иоанна III Васильевича. Художник просил доставить врача в Москву, где ожидали его почести, богатство и слава.
Новое отделение, новые знаменитые пленники. И опять татаре, опять живое свидетельство Иоаннова ума и воли, смиривших Восток. Заключенные были два
брата, один седой старик, другой в летах, подвигающих к старости. Сидя рядом и перекинув друг другу руки около шеи, они молча, грустно смотрели друг другу в глаза. В них видели они свое отечество, свое небо, своих родичей и друзей, все бесценное и утраченное для них. В таком положении застал их
великий князь. Смущенные, они расплелись и остались сидя.
— Так с богом! Молись там на всей воле, строй себе церкви, оделяй нищую
братью — казну твою велю отпустить с тобой — и не поминай
великого князя московского лихом.
Брату ж ее, после решения
великого князя, оставалось выехать из Руси.
— Воля божия на небеси, а
великого князя Ивана Васильевича на земли; прикажи он мне утопиться — утоплюсь, только на родной град, на Спаса златоверхого, врагом не пойду. Скорей своею кровью захлебнусь, чем соглашусь навести войско на кровь моих родичей и
братьев.
— Ты берешь у меня обоих детей моих, — сказал розмысл Хабару, принеся позволение
великого князя «молодым ребятам поохотиться», — смотри береги их, как родных
братьев.
— Государь
князь Андрей Васильевич, пойман ты богом да государем
великим князем Иваном Васильевичем всея Руси,
братом твоим старейшим.
— Послушай, лекарь, — сказал
великий князь, —
брат умирает; помоги, пожалуй.
—
Брат хоть и злодей мне, — продолжал
великий князь, — хоть и посягал на мою душу, на Москву — за то и посажен в железа, — да я лиха смертного ему не желаю, видит господь, не желаю. Хочу только проучить его, наказать, аки отец наказывает. Хочу добра Москве и
братьям моим. Кому ж и печальником быть о них! Ведь я старший в семье. А с Андреем от малых ногтей возросли вместе.
Выслушав эту коварную повесть,
великий князь повторил строжайший приказ держать Антона в черной избе в железах, пока не сдаст его татарам на поругание и казнь. Приказал было он заключить Анастасию в монастырь, но одумался. Вероятно, вспомнил заслуги отца и
брата.
Разве не остерегала его ужасная судьба
князя угличского,
брата самого
великого князя, который позван им на дружескую трапезу и отведен в тюрьму, в которой и теперь изнывает?
В помощь красноречивому стряпчему пришла Софья Фоминишна из другой горницы, из которой услыхала жалобные моления, раздиравшие душу, и также стала убедительно просить
великого князя о помиловании лекаря. В этом случае она не помнила зла на Антона за оскорбление
брата ее, Андрея Фомича.
С правой стороны — князь Симеон Ряполовский с суздальцами и юрьевцами, а с левой —
брат великого князя Андрей Меньшой и Василий Сабуров с ростовцами, ярославцами, угличанами и бежичанами; с ними шел воевода матери великого князя [У великих княгинь были собственные дворы, воеводы и часть войска.] Семен Пешков с ее двором.
Неточные совпадения
[Весь дальнейший текст до конца абзаца («Роскошь помещения… плебеями») не был пропущен в печать в 1859 г.] Роскошь помещения и содержания, сравнительно с другими, даже с женскими заведениями, могла иметь связь с мыслью Александра, который, как говорили тогда, намерен был воспитать с нами своих
братьев,
великих князей Николая и Михаила, почти наших сверстников по летам; но императрица Марья Федоровна воспротивилась этому, находя слишком демократическим и неприличным сближение сыновей своих, особ царственных, с нами, плебеями.
Вся Москва от мала до
велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов,
братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора,
князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры
великий князь сам отличные говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще сказал даже государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович пришли в театре на сцену…
Великий князь что-то такое сострил. Тогда государь обращается к Каратыгину и говорит: «
Брат у тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, — ответил Каратыгин, — лишь бы только мне соль оставил!»
И настала тяжкая година, // Поглотила русичей чужбина, // Поднялась Обида от курганов // И вступила девой в край Троянов. // Крыльями лебяжьими всплеснула, // Дон и море оглашая криком, // Времена довольства пошатнула, // Возвестив о бедствии
великом. // А
князья дружин не собирают. // Не идут войной на супостата, // Малое
великим называют // И куют крамолу
брат на
брата. // А враги на Русь несутся тучей, // И повсюду бедствие и горе. // Далеко ты, сокол наш могучий, // Птиц бия, ушел на сине море!
По вступлении Николая Павловича на престол высшее попечение об инженерном училище имел
брат государя,
великий князь Михаил Павлович.