Неточные совпадения
Судорожно затрепетал княжич. По лицу его, которое сделалось подобно белому плату, пробежала какая-то дума; она вспыхнула во взорах его. О, это была дума раздольная!.. Свобода… венец… народ… милости… может быть, и казнь…
чего не было в ней? Узник, дитя,
только что игравший цветными камушками, стал великим князем всея Руси!
—
Не хочу солгать, милостивая госпожа!
Только раз согрешил, нечаянно ослушался, сорвалось с языка. Зато мигом оправился: «
Не подумайте, — молвил я ему, —
что вас называю бароном потому,
что вы барон; а эдак у нас чехи и дейтчи называют всех своих господ, так и я за ними туда ж по привычке… Вот эдак мы все честим и вашу матушку, любя ее». Нет! я себе на уме! Как впросак попаду, так другого
не позову вытащить.
Это было сделано так быстро,
что могли
только заметить руки и ноги, которые,
не более двух-трех мгновений, барахтались в воздухе; слышали какое-то шипение, потом удар о мостовую, и потом… ни вздоха, ни движения.
Это объявление, с твердостью сказанное, дало наконец знать отцу,
что участь старшего сына
не переменилась и
что осталось
только приготовить Амалию по выздоровлении ее.
Одно
только,
что я могу сделать для матери, у которой отнимаю все ее благо, — это позволить ей видеться с Антонио у меня
не через три года, как я сказал вашему супругу, а каждый год, но с условиями вам, конечно, уж известными.
А если все бабьи пересуды слушать, так и щей горшка
не сварить,
не только что царством править.
Не тот ли,
что ползал два века у ног татар и поклонялся их деревянным болванам, целовал руки у Новгорода, у Пскова, у Литвы, падал в прах перед первым встречным, кто на него
только дубину взял!..
Ближнего любил по закону Христову, но в этом имени заключал одних своих земляков;
что было
только не русское, считал наравне с собакою.
Когда едят
что, кроются от бесермен, чтобы
не посмотрел кто в горнец и в яству; а
только посмотрит кто, и они той яствы
не вкушают.
Процессия шла себе далее и остановилась
не прежде, как у избы дьяка Бородатого, который успел отрезвиться, но
не мог прийти в себя от шуму и сборища, его окружавшего,
не мог придумать,
что с ним деется. Долго
не хотели дворчане впустить к себе своего господина и,
только убежденные его голосом и подлинностью бороды, приняли его с бережью на свои руки. Шутка эта дошла скоро и до хоромин великокняжеских.
Дорога ввела их в бор, опоясавший город. Кресты деревянные, довольно частые, то по дороге, то поодаль в глуши леса, возбуждали в итальянцах мысль о набожности русских; но к этой мысли примешалось бы и чувство ужаса, когда б они знали,
что под крестами похоронены несчастные, зарезанные ножом или удушенные петлею.
Не только в отдаленное время, но еще и в конце XVIII столетия леса, окружавшие Москву, укрывали шайки разбойников, и душегубства были нередки.
— И всем какая дача идет от казны! Сытно едим, славно запиваем медами, тешимся себе, сколько душе угодно, умирать
не надо! Славный государь! Жаль
только,
что привязан к одной своей супруге. А то какой было приготовил я ему букет прекраснейших женщин (он поднял три пальца к губам своим и чмокнул, как бы вкушал что-нибудь очень сладкого). Правда, я затем и поехал в Московию,
что думал найти здесь восток… настоящий восток, вы меня понимаете…
Повинуясь этому тайному голосу, я ограничил свое мщение
только тем,
что написал к барону: «Ваш сын лекарем —
не угодно ли вам его к себе?» Между тем, посылая мое письмо через верного человека, винюсь тебе — я дрожал, чтобы барон
не образумился, чтобы совесть и природа
не заговорили в нем сильнее честолюбия и… он
не отнял бы у меня моего Антонио,
не разрушил бы очарования всей его жизни.
— Полегче, молодой врач! — отвечал Аристотель. — Кровь твоя горит напрасно. Ты забыл,
что тебе суждено заживлять раны, а
не делать их. Для успокоения твоего прибавлю: здесь бой орудиями позволен
только в судных делах.
Иоанн рассмеялся и по просьбе малютки, уверившего,
что его
не оскорбили, а
только посмеялись над ним, простил сына Образца.
— Антонио! Антонио! ты ли это говоришь?..
Только два дня здесь, еще
не у дела, а уж молодая кровь твоя бунтует против разума, малейшие неприятности кидают тебя далеко от прекрасной цели. Так ли идут в битву для получения венца победного?
Что сказал бы ты, бывши на моем месте?.. Неужели я ошибся в тебе?.. Как бы то ни было,
не узнаю твердой души, которая, по словам твоим, готова идти в схватку с самою жестокою судьбой!..
Художник и лекарь думали,
что великий князь решился на этот великодушный поступок, поняв беседу их и убежденный красноречивою горестью Нордоулата, некогда его усердного слуги.
Не изумился, однако ж, Аристотель, когда Иван Васильевич, отведя его в сторону, прибавил, так
что он
только мог слышать...
— Над
чем?.. Я сказала,
что молюсь об умерших. Твою Москву с ее лачугами можно два раза в год спалить дотла и два раза построить; татаре два века держали ее в неволе… чахла, чахла и все-таки осталась цела: променяла
только одну неволю на другую. А господина Новгорода великого раз
не стало, и
не будет более великого Новгорода.
—
Не понимаю,
что такое холоп, — возразил Антон, — знаю
только,
что он человек.
При этом случае маленьким красноречивым переводчиком передано боярину, сколько ошибаются жители Москвы, почитая лекаря за колдуна;
что наука снабдила его
только знанием естественных сил и употребления их для пользы человека;
что, хотя и существуют в мире другие силы, притягательные и отталкивающие, из которых человек, посвященный в тайны их разложения и соединения, может делать вещи, с виду чудесные для неведения, однако он, Антон-лекарь, к сожалению,
не обладает познанием этих сил, а
только сам ищет их.
Страшно заглянуть в эту лужу,
не только что испить из ней.
Андрюша с жаром рассказывает, как друг его добр, ласков, чувствителен, старается всеми доводами сердечной ласки доказать ей несправедливость худых слухов о нем, клянется ей всем,
что для малютки священнее в мире,
что Антон
не колдун,
не басурман-татарин, а христианин, как русские,
только нерусской веры.
Антон идет за своим вожатым в темноте,
не зная, куда его ведут; он знает
только,
что они
не вышли из города и
что они идут по тесным, кривым улицам, потому
что беспрестанно готовы наткнуться на угол дома.
— Да, зелье…
только не от чужой руки… Сама, дурочка, всему виновата. Пожалела серебряную черпальницу, да взяла медную; в сумраке
не видала,
что в ней ярь запеклась, — и черпнула питья. Немного б еще, говорил лекарь, и глаза мои закрылись бы навеки. Видит бог, света мне
не жаль, жаль тебя одного. Поплакал бы над моею могилкой и забыл бы скоро гречанку Гаиду.
— О, братцы, тяжела ноша царская, — сказал деспот, печально нахохлившись и вздыхая, — я и сам от нее отказался. Ведь Византийская империя
не то,
что ваше Московское княжество. Сколько в ней морей и рек и сколько великих городов! Самый меньшой городок больше Москвы.
Не только что конному, и птице в год
не облететь наше царство. А вашу землишку и всю в горсть захватишь.
Несколько домочадцев, составлявших двор деспота, бросилось было, чтобы схватить Хабара, но отступили, испуганные ли его грозным, неподвижным положением или криками русских,
что они бревна целого
не оставят в доме, если
только дотронется кто до их товарища.
В самом разгуле хмеля стал порочить русскую землю, и
что стоит она
только греками, и
что вся сила и краса ее от греков, без них-де мы б и татар
не выгнали, и Новгород
не взяли, и Москвы
не снаряжали.
По врожденной девушке стыдливости и потому,
что это противно было русским обычаям, она никогда
не позволяла ему целовать свою руку; теперь
только слегка отдернула ее, встала, посмотрела, нет ли кого у дверей в сенях, и, когда уверилась,
что никто
не может слышать ее беседы с Андрюшей, просила подтвердить ей, любит ли он лекаря.
— Пожалуй… дам ему свой тельник…
только смотри, Андрюша, голубчик мой… — Она
не договорила; но он понял душою,
что в ее словах был запрос о жизни и смерти.
Она говорила
только «отцу», уверенная,
что крестник и без просьбы никому другому
не скажет.
— Нет, Андрюша,
не говори мне про венец…
не для того это делаю… мне жаль
только,
что он басурман… хотела бы спасти его на том свете от смолы горячей…
Но,
не успев в этом и раздражив мужа
только своею настойчивостью до того,
что он начал еще грубее поступать с нею, она удалилась в свой богемский замок.
Я довольно горд, чтобы отринуть все возможные почести и богатства, хотя бы присуждал мне их закон,
не только что униженно, происками, вымаливать эти почести и богатства.
Лишь
только Аристотель объявил,
что шибать более
не будет, громкие восклицания огласили воздух, и художник очутился на руках радостной толпы.
—
Не скрою от тебя, — сказал он своему маленькому другу, приступая к этому подвигу, —
что Анастасия сделала неосторожно, прислав мне такой драгоценный подарок тайком от отца, хотя в ее поступке было
только желание сестры спасти душу брата.
Не заставь думать,
что орудие чести в твоих руках
только опасная игрушка в руках ребенка и
что император немецкий нарядил ко двору московскому представлять свое лицо
не разумного мужа, а задорного мальчика.
И начала она клястись и божиться,
что говорила вправду,
только просила
не сказывать об этом ни Анастасии, ни боярину.
— Знаешь, какой он грозный, — прибавляла она, — тотчас снесет голову с бедной старушки. А кабы ты ведал, мой птенчик, мое наливное яблочко, как мать твоя крестная горюет, мечется во все стороны,
не пьет,
не ест, а во сне
только и говорит
что о тельнике, да, кажись, прости господи, и поганого басурмана прибирает. Знать, ангел-хранитель отступился от моего дитятки.
— Воля божия на небеси, а великого князя Ивана Васильевича на земли; прикажи он мне утопиться — утоплюсь,
только на родной град, на Спаса златоверхого, врагом
не пойду. Скорей своею кровью захлебнусь,
чем соглашусь навести войско на кровь моих родичей и братьев.
— По фряжской пословице,
что меня Аристотель научил: «Тише едешь — дале будешь». Я и тебя
не неволю. Отец твой и ты служили мне верно, хоть и некрещеные были. Ради спасения души молвил
только о крещении.
—
Не слишком ли во зло употребляет он эту осторожную медленность? — возразил Антон, вызванный на поле рассуждений, от которого душою был так далек. — Ты сказал мне,
что Иоанн хитрою политикой своей заранее все приготовил к покорению Твери. Мне кажется, судя по обстоятельствам, стоит ему
только нагрянуть на нее страхом своего имени и войска, и тотчас достигнет цели, для которой он теперь тратит время.
— Немало стою здесь, а
только и слышу в речи твоей: Иоанн, да Ахмат, да Софья и опять Ахмат да Иоанн.
Не трунишь ли над старыми грехами моими?.. Крыться
не хочу, было время, и я оплошал, оробел, сам
не знаю как. Кто этому теперь поверит? Правду молвить, и было
чего бояться! В один час мог потерять,
что улаживал годами и
что замышлял для Руси на несколько веков. Господь выручил. Но… по нашей пословице, кто старое помянет, тому глаз вон. Оправь меня в этом деле перед немцем. Спи здорово, Аристотель!
Скромная речка, будто
не смеющая разыграться, смиренный лепет вод ее, мельница, тихо говорящая, берега, которые возвращаются к дороге, лишь
только, забывшись немного, убежали от нее, лужок, притаившийся в кустах, темный бор, который то вздыхает, как отшельник по небе, то шепчет словно молитву про себя, то затянет томный, сладкозвучный мотив, будто псалмопевец в божественной думе, перебирающий золотыми струнами своих гуслей; в виду два монастыря, жилище архипастыря, кругом глубокое уединение: все напоминает вам по вашему пути,
что вы идете в духовную обитель.
Они потому
только этого прежде
не сделали,
что из городу
не было возможности перебраться туда безопасно.
Дрожь проняла воинов; казалось, и взглянуть боялись друг на друга,
не только что подняться с места, так перепугал их лесовик. Они сидели на лавках, словно омертвевшие.
Все кругом Антона и Анастасии ковало на них ковы, а они, простодушные, невинные, ничего
не подозревали, ничего
не ведали,
что около них делается,
не видели,
не слышали демонских угроз, будто два ангела, посланные на землю исполнить божье назначение, стояли они на грани земли и неба, обнявшись крыльями и с тоскою помышляя
только о том, как бы подняться к своей небесной родине и скрыться в ней от чуждых им существ.
На другой день жажда мщения рано пробудила Мамона. Первою мыслью, первым делом его — разослать ловчих и сокольников по окрестным лесам. Богатая награда назначена тому, кто отыщет гнездо с орлиными птенцами.
Не прошло недели, как один из его посланных привез ему желанную весть. Верстах в двадцати от города к северу, в заповедных лесах, по указанию ближних крестьян отыскано гнездо с двумя орлиными детьми, которые
только что начали одеваться перьями.
— Видала
не раз. На коня ли садится — под ним конь веселится. Скачет ли —
что твой вихрь по вольному полю! — конь огнем пышет, под собою земли
не слышит. По лугу ль едет? — луг зеленеет; через воду? — вода-то лелеет.
Не только видала, подивись, свет мой, я была у него в хороминах.
Болезнь и досада,
что не добыта разрыв-трава, которая была под руками, растравила
только злобную душу Мамона.
Но знай,
что не папа,
только император жалует в короли, в принцы и рыцари.