— Да, —
сказала Тони, — я по этой части большая чудачка. Например, я верю, что счастье и несчастье посылаются нам по предназначенью свыше. Конечно, если встречусь с невзгодами жизни, я не останусь пассивной страдалицей, не опущу по-турецки руки. О! тогда, вооружась всеми силами моей души, всеми средствами моего умишка, я пойду против этих невзгод. Но если они одолеют, я не предамся отчаянию, а безропотно скажу: они не от меня, так мне предназначено, так Богу угодно, — и мне будет легче.
Неточные совпадения
Тони, окинув проницательным взглядом молодого человека, присела перед ним длинным, церемониальным приседанием и с хитрой усмешкой
сказала...
— Пожалею ее, —
сказала Лиза довольно равнодушно и попросила
Тони сыграть ей какой-нибудь nocturne на угольнике, стоявшем близ нее.
Сурмин с изумлением и невольным восторгом посмотрел на
Тони, которую он не видал никогда так поэтически увлекательной. Лиза улыбнулась, — ее подруга говорила красноречием ее сердца, говорила то, что бы она
сказала, если бы только могла.
Тони сказала, что для дня Елизаветы дает елизаветинский империал, и обещала из своего гардероба платья для матери несчастного семейства...
— Ожидал ли барин такую раннюю гостью? —
сказала она своим бравурным
тоном, хлопнув с высоты подъема своей руки по руке, ей протянутой. — Я уж раза три была у него и все-таки не поймала ветреника дома.
Ему
сказали, что
Тони не так здорова и не должна дня два выходить из комнаты.
— Теперь, друг мой,
скажу вам то, чего не говорила близнецу моего сердца,
Тони, не говорила даже отцу.
— Теперь выбирайте сами, что вам по душе, —
сказал Ранеев Лизе и
Тоне, — да не обделите моего маленького скриба, Дашу.
— Я должен покончить со всем своим прошлым, — произнес он с чувством. — Не на свежей же могиле сына приносить жертвы мщения. Может быть, скоро предстану перед светлым ликом Вышнего Судьи. Повергну себя перед Ним и
скажу ему: «Отче мой, отпусти мне долги мои, как я отпустил их должникам моим». Пускай придет. Да покараульте дочь мою и
Тони. Потрудитесь, мой друг, передать им, что я занят с нужным человеком.
Поцелуям и уверениям в неизменной дружбе не было конца.
Скажу вам по секрету, мой читатель, что если к этому быстрому решению подвинула ее дружба, так над этим чувством в то же время господствовало другое, может быть, более сильное.
Тони уловила из разговора Сурмина с Ранеевым, что он должен непременно ехать в Белоруссию для получения наследства, доставшегося после дяди, она будет видеть его, будет близко от него… Головка ее воспламенилась от этой мысли.
Полина Бармапутина, дочка, бойко подала руку Андрею Ивановичу, поздоровалась с сестрами его,
сказала несколько приветливых слов англичанке по-английски, русской гувернантке по-французски, потом, прищуриваясь и нахмурив немного брови, свысока обвела глазами Лизу и
Тони.
— Будете ли помнить меня? — спросил он с чувством
Тони, уловив минуту, когда мог
сказать ей несколько задушевных слов наедине.
Тони, своим рассказом, стряхнув прах со своих сандалей или, проще
сказать, желчь, накипевшую в голубиной груди ее, бросилась к Евгении Сергеевне и просила у нее извинения, что встревожила ее своими похождениями.
Тони сказала бы, что этот день записан в книге судьбы ее подруги еще при рождении ее.
— Милая… не буду говорить: Антонина Павловна,
скажу просто, милая, прекрасная, добрая моя
Тони.
Между тем крохотная женщина, чувствовавшая себя, по-видимому, совсем как дома, отправилась навстречу подходившему к ним на своих костылях Максиму и, протянув ему руку,
сказала тоном снисходительного одобрения:
Любка искоса взглянула на него. «Ишь, хмель-то еще играет, — ласково подумала она. — А ничего, — добрый и хороший. Только немножко некрасивый». И, улыбнувшись полусонной улыбкой, она
сказала тоном капризного упрека:
— Признаюсь, мне странным показалось такое мнение Ивана Петровича, —
сказал тоном сожаления Тулузов, затем тоже раскланялся и вышел, но, сойдя на крыльцо, он, к удивлению своему, увидал, что у подъезда стояли безобразные, обтертые и облупившиеся дрожки Ивана Петровича, в которых тот, восседая, крикнул ему:
Неточные совпадения
— Тако да видят людие! —
сказал он, думая попасть в господствовавший в то время фотиевско-аракчеевский
тон; но потом, вспомнив, что он все-таки не более как прохвост, обратился к будочникам и приказал согнать городских попов:
— Все занимается хозяйством. Вот именно в
затоне, —
сказал Катавасов. — А нам в городе, кроме Сербской войны, ничего не видно. Ну, как мой приятель относится? Верно, что-нибудь не как люди?
— Ясность не в форме, а в любви, —
сказала она, всё более и более раздражаясь не словами, а
тоном холодного спокойствия, с которым он говорил. — Для чего ты желаешь этого?
— Алексей сделал нам ложный прыжок, —
сказала она по-французски, — он пишет, что не может быть, — прибавила она таким естественным, простым
тоном, как будто ей никогда и не могло приходить в голову, чтобы Вронский имел для Анны какое-нибудь другое значение как игрока в крокет.
— Вот это самое я и говорю, —
сказала она, умышленно не понимая иронии его
тона и спокойно заворачивая длинную душистую перчатку.