Неточные совпадения
«Вам угодно
было знать, — писали в ней
рукой незнакомой и почерком весьма поспешным, — куда девался малороссиянин, не явившийся ныне к вам
на смотр.
Груня видела все. Стало ей жаль барышни, и она решилась
было не исполнить приказ Липмана; но мысль о заводах, куда сошлют ее и где отдадут за какого-нибудь горбатого, кривого кузнеца, придала ей жестокой твердости. Она сотворила крестное знамение, как бы умывая себе
руки в невольном преступлении, прочла молитву, подошла
на цыпочках к постели барышни, не смея перевесть дыхание от страха, что делает худое дело, и от страха, что Мариорица того и гляди может проснуться.
Глаза ее издавали фосфорический блеск, грудь тяжело ходила; волосы, заплетенные в косу, падали
на пол;
руки и ноги
были связаны веревками.
Здесь, у золотого карниза, где изображен сатир, выкидывающий козьими ногами затейливый скачок, улыбнулись ему тогда-то; тут, у мраморного стола, положили
на плечо могущую и многомилостивую
руку, которую он тогда ж поцеловал; далее светлейший, ущипнув его в пухлую, румяную щеку, подвел к огромному зеркалу, только что привезенному из Венеции, чтобы он полюбовался
на свою рожу и лысую голову, к которой сзади приклеены
были ослиные уши.
— Обо мне не извольте беспокоиться. Мое тело и душа готовы за вас в пеклу. Для вас, если б нужно
было, я вырвал бы своими
руками всех мертвецов
на кладбище и зарыл бы живых столько же. Мы
было устроили так хорошо, да испортила какая-то маска, пробравшаяся вслед за нами… шепнула что-то хозяину и все вывернула с изнанки налицо. К тому ж и ваш братец порыцарствовал некстати…
— О, о! зачем это?.. (Он слегка отдернул
было руку, но тот успел уловить ее своими устами.) Поверь, я не оставляю тебя и
на новом твоем месте. А чтобы
на первых порах доказать мои милости, вот что я для тебя делаю, — только, пожалуйста, не мучь меня своею благодарностию! Слышишь?..
Миних, усмехаясь, пожал
руку Волынскому и шепнул ему, чтобы он
был осторожнее; но благородное негодование кабинет-министра
на низость людей, как лава кипучая, сделавшая раз вспышку, не останавливалась до тех пор, пока не сожигала, что ей попадало навстречу.
Все в комнате примолкло; самые шуты не шевелились, будто страшась нарушить это занимательное зрелище. Волынской стоял, как вкопанный: он пожирал Мариорицу глазами, он весь
был у ног ее.
На беду, княжна сидела по-восточному, и одна ножка ее, обутая в башмачок, шитый золотом, уютная, как воробышек, выглядывала из-под платья и дразнила его пылкое воображение. Государыня заметила силу его взглядов и сказала шутя, закрыв
рукою лицо княжны...
Низко поклонился жених, положил
руку на сердце, тяжело вздохнул и объявил, что страдает денно и нощно по госпоже Подачкиной и умрет, если она не
будет его супругой.
Когда цыганка примечала, что тень боязни снова набегала
на лицо княжны Лелемико, она произносила опять волшебное имя Волынского. Таким образом дошла до того, что могла взять ее
руку… И мать с трепетом, с восторгом неописанным поцеловала
руку своей дочери… О! как
была она счастлива в этот миг!.. Она
была награждена за все прошлые муки и за будущие.
По правую сторону дома изображен
был слон в надлежащей его величине,
на котором сидел персианин с чеканом в
руке, а подле его два персианина в обыкновенной человеческой величине стояли.
В другом покое, по левую
руку, стоял стол, а
на нем лежали столовые часы, в которых находящиеся колеса сквозь светлый лед видны
были.
Он задушил бы жида, если бы не остановил его умоляющий взор Мариорицы, сложившей
руки крестом
на груди. Этим взором она
была у ног его.
На помощь к ней пришла Волынскому и мысль, что побоищем во дворце, в комнате самой княжны, он привлечет новый, неискупимый позор
на голову девушки, и без того уже столько несчастной чрез него.
— Пусть
буду я, по-твоему, глупая, безумная цыганка; но ты, боярин русский, где твоя совесть, где твой бог, спрашиваю опять?.. Что обещал ты мне, когда вздумал обольстить бедную, невинную девушку; когда моими погаными
руками доставал это сокровище? Не обещал ли ты
на ней жениться? Кого брал тогда в свидетели?.. Злой, бессовестный человек, безбожник! ты — женат; ты погубил беззащитную девушку. Отдашь богу отчет
на страшном суде, а может
быть, расплатишься и в этой жизни?
Между тем, в ожидании свадьбы Кульковского,
на которой и цыгане должны
были действовать в числе трехсот разноплеменных гостей (надобно пояснить себе, что происшествия, нами рассказанные с начала романа, случились в течение двух-трех недель), товарищ Мариулы коновалил, торговал лошадьми, вставлял им зубы, слепых делал зрячими, старых молодыми и, где удавалось, не клал охулки
на руку.
Датчанка хорошо поняла волю его и вытянулась, как выезженная верховая лошадь; карла скок
на нее, схватился одной
рукой за шею, как за гриву, а другой бросил кусок мяса за ворота; собака туда ж, схватила кусок и, взметая пылью снег из-под ног, лётом помчала своего седока прямо к Летнему дворцу, который
был не далее ста сажен от дома Щурхова.
Волынской хотел улыбнуться, но его улыбка выразилась так насильственно, что походила
на гримасу: бледнея, он искал слов — и не находил их. В словах государыни
было столько убийственной правды. Княжна не зная также, что делать, целовала
руки государыни и в этих ласках старалась укрыть себя от наблюдательных взоров,
на нее обращенных.
Мариорица, все стоя
на коленах, схватила ее
руку, с жаром прижала ее к губам своим — губы
были холодны,
на руку государыни закапало что-то горячее.
— У вас остается Артемий Петрович Волынской! — сказала княжна с особенным восторгом. — Вырвите свою доверенность из
рук недостойных и отдайте ему… он достоин
быть любимцем царей; вручите ему управление России, и вы увидите, какая слава, какое счастие прольется
на народ ваш, как все
будут благословлять ваше имя!
Особенно торжественна госпожа Кульковская: ей пожаловано богатое приданое, хоть бы невесте Миниха; она уж столбовая дворянка, может покупать
на свое имя крестьян и колотить их из своих
рук; мечты о столе царском, где сядет рядом с женою Волынского, бывшею своею барынею, о пирах и более о наказаниях, которые
будет рассыпать, кружат ей голову.
— Не вините его, ваше величество, за то, что он для пользы России и чести вашей увлекся благородною пылкостью своего характера и не взвесил как должно слов своих. Эти же слова произнес он некогда самому герцогу и ныне хотел
быть верен себе и
на бумаге, которая пойдет к потомству. Герцог тогда же сильно чувствовал свое оскорбление: зачем же не жаловался вашему величеству? Оттого, что сам связан
был по
рукам и ногам ужасною смертью Горд…
Выговорив это, она опять задумалась; то судорожно брала перо в
руки, то бросала его. Видно
было, что в душе ее происходила сильная борьба и она не смела решиться
на подвиг, для нее небывалый.
Красноречие сердца превозмогло. Дрожащею
рукой взяла Анна Иоанновна перо и написала
на кабинетской бумаге: «
Быть по мнению кабинет-министра Волынского».
В этот самый день Мариула жалобно просилась из ямы; в ее просьбе
было что-то неизъяснимо убедительное.
На другой день опять те же просьбы. Она
была так смирна, так благоразумна, с таким жаром целовала
руки у своего сторожа, что ей нельзя
было отказать. Доложили начальству, и ее выпустили. Товарищ ее, Василий, не отходил от нее. Лишь только почуяла она свежий воздух и свободу, — прямо
на дворцовую площадь. Пришла, осмотрелась… глаза ее остановились
на дворце и радостно запрыгали.
У паперти Исакиевской церкви остановились они. Дверь в церковь
была отворена; в темной глубине ее мелькала от лампады светлая, огненная точка. Молодая женщина взяла малютку с
рук пестуна его, велела ему молиться и сама положила три глубоких земных поклона. Когда она встала, в глазах ее блистали слезы. Потом вынула из сумочки,
на поясе висевшей, свернутую, крошечную бумажку и три гроша и, отдавая их слуге, сказала...
С трепетом оглянулись путники
на могилу у самых ворот… молодая женщина побледнела, губы ее посинели, и
руки затряслись так, что она
была готова уронить свое дитя.