В Твери проведал он о подмене малороссиянина, наряженного к празднику, и, догадавшись, что Горденко будет нужен на другое игрище, не дал беглецу далеко утечь и прислал его ко мне
в самую пору.
Неточные совпадения
«
Пора к делу! — сказал он
сам про себя. — Она так неопытна; давно ли из гарема? кровь ее горит еще жаром полудня: надо ковать железо, пока горячо! Светское приличие, которому скоро ее научат, рассудок, долг, одно слово, что я женат… и мои мечты все
в прах! Напишу ей записку и перешлю с господином Телемахом: этот молчаливый посланный гораздо вернее. Она найдет ее… будет отвечать, если меня любит… а там тайное свидание, и Мариорица, милая, прелестная Мариорица — моя!»
Пьет ли зелено вино? голосят ему
в ухо: «Пропил ты и так молитву!» Осушил ли стклянку? на дне дразнят его языком; какая-то рыжая борода по губам вытирает, и кто-то шепчет ему: «Молитвой закуси!» Обезумел Сидорка: то бранится
сам с собой, то упрашивает невидимо кого;
в ину
пору отмахивается попусту,
в другую
пору белугой вопит: «Батюшки! режут! душат!» С тем и пошел ровнехонько через год
в могилу; лишь перед смертным часом покаялся отцу духовному, что пьяный бросил шапку с молитвой, которую он дал ему.
Вы, верно, хотите знать, люблю ли вас? Если б я не боялась чего-то, если бы меня не удерживало что-то непонятное, я давно
сама бы это вам сказала. Да, я вас люблю, очень, очень. Это чувство запало ко мне глубоко
в сердце с первой минуты, как я вас увидела, и пустило корни по всему моему существу. Так, видно, хотел мой рок, и я повинуюсь ему. Неведомое ли мне блаженство вы мне готовите, или муки, которых я до сих
пор не знаю, я не могу, не хочу избегнуть ни того, ни других.
То сбирался он писать к жене — добрейшему, прекрасному созданию, которое столько любило его и ни разу, с тех
пор как они жили вместе, не подало ему причины к неудовольствию; решался изобразить ей свою неблагодарность, свое безрассудство и просить ее возвратиться скорее
в Петербург, чтобы спасти его от него
самого.
Слуга напомнил, что
пора к обедне.
В самом деле, она началась, и Волынская, бросив еще взгляд на бугор, где, казалось, почивало существо, для нее бесценное, шатаясь, побрела с своим младенцем
в церковь. Там дьячок читал уж апостол. Кроме двух, трех старух, богомольцев никого не было. Невольно взглянул чтец на пришедших… и что ж? он смешался… голос его начал прерываться более и более, наконец слезы задушили его.
Мы пришли
в самую пору, то есть последние. В гостиной собралось человек восемь. Кроме нас четверых или пятерых тут были командиры английских и американских судов и еще какие-то негоцианты да молодые люди, служащие в конторе Каннингама, тоже будущие негоцианты.
— Да ты не бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч, вот и моя хозяйка. Прошу любить да жаловать… Вот ты не дождался нас, а то мы бы как раз твоему Галактиону
в самую пору. Любишь чужого дедушку, Устюша?
Неточные совпадения
Аммос Федорович (
в сторону).Вот выкинет штуку, когда
в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих
пор еще не генералы.
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих
пор ничего не выслужил
в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира
в петлицу и дадут. Нет, я бы послал его
самого потолкаться
в канцелярию.
Тут сын отцу покаялся: // «С тех
пор, как сына Власьевны // Поставил я не
в очередь, // Постыл мне белый свет!» // А
сам к веревке тянется.
Пришел и
сам Ермил Ильич, // Босой, худой, с колодками, // С веревкой на руках, // Пришел, сказал: «Была
пора, // Судил я вас по совести, // Теперь я
сам грешнее вас: // Судите вы меня!» // И
в ноги поклонился нам.
Как
в ноги губернаторше // Я пала, как заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — // Пришла моя
пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как матери родной! //
Сама крестила мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…