Неточные совпадения
Тут,
не слишком учтиво, оттирает
он сукном рукава своего иному или иной побелевшую от мороза щеку или нос и, отряхнув каждого, сдает двум скороходам.
«Подлинно чудо были эти скороходы, — говорила старушка, —
не знали одышки, оттого-де, что легкие у
них вытравлены были зелиями.
И вот бедная чета, волшебным жезлом могучей прихоти перенесенная из глуши России от богов и семейства своего, из хаты или юрты, в Петербург, в круг полутораста пар, из которых нет одной, совершенно похожей на другую одеждою и едва ли языком; перенесенная в новый мир через разные роды мытарств,
не зная, для чего все это делается, засуеченная, обезумленная, является, наконец, в зале вельможи перед суд
его.
Даже замужние, бойкие женщины приходят от
них в смущение; пригожим девицам мамки, отпуская
их с крестным знамением на куртаги, [Приемные дни во дворце (
нем.).] строго наказывают беречься пуще огня глаза Волынского, от которого, говорят
они, погибла
не одна
их сестра.
Ни одна исправная гауптвахта
не успевает так скоро отдавать честь, как
он готов на все ответы.
Чего Волынской
не договаривает, то
он дополняет.
По одежде
он не солдат,
не офицер, хотя и в мундире; наружность
его, пошлую, оклейменную с ног до головы штемпелями нижайшего раба, вы
не согласились бы взять за все богатства мира.
Волынской, хотя человек умный и благородный, имел слабость
не отказать в просьбе Подачкиной, помня старые заслуги мужа ее, бывшего
его дядьки: за исправное, честное и усердное исполнение порученного Ферапонту дела обещан
ему первый офицерский чин.
— Потому что
их никто
не понимает.
— От старинного выражения «быть счалену», то есть сдружиться.] горе тамошней девушке, если она
его не имеет!
Никто из домашних этому
не удивлялся, ибо с
ним такой припадок с недавнего времени случался нередко, даже на дружеских пиршествах и придворных куртагах; действительно ли это был болезненный припадок, или прихоть вельможи, или срочная дань какому-то предчувствию, мы того сказать
не можем.
Не играл ли беззаботно на родном пепелище среди товарищей детства;
не бил ли оземь на пирушке осушенную чашу, заручая навеки душу свою другу одного вечера;
не принимал ли из рук милой жены резвое, улыбающееся
ему дитя, или, как тать, в ночной глуши, под дубинкой ревнивого мужа, перехватывал с уст красавицы поцелуй, раскаленный беснующимися восторгами?
Зачем также
не полагать, что
он заседал в Кабинете, где бросал громы красноречия на ябеду и притеснения, или в дружеском кругу замышлял падение временщика?
Сердце Волынского
не знало постоянной страсти, а после мгновенной ветрености
он возвращался всегда пламенным любовником к ногам супруги.
Он не имел детей, но всегда
их желал.
Но ветреник в делах сердечных был совсем другой в делах государственных, и если б порывы пламенной души
его не разрушали иногда созданий
его ума, то Россия имела бы в
нем одного из лучших своих министров.
В то время, когда раболепная чернь падала пред общим кумиром и лобызала холодный помост капища, обрызганный кровью жертв; когда железный уровень беспрестанно наводился над Россиею, один Волынской, с своими друзьями,
не склонял пред
ним благородного чела.
Бирон же, добиваясь возможности погубить своего соперника,
не только
не показывал, что оскорблялся
его гордостью, но, напротив, казался к
нему особенно внимателен и при всяком случае старался обратить на
него милости ее величества.
— Так что ж? ты
не мог
его усмирить?
— Божусь богом, ваше превосходительство, чтоб мне в тартарары провалиться, колодки прелегкие, и коли позволите, я пройду в
них целую версту,
не вспотев. А
он ехал в
них, да еще в крытой кибитке!
— Да, барин, — отвечала она, — в свое время много таких знатных господчиков, как ты, за мною увивалось; может статься, иной целовал эти руки, — ныне
они черствые и просят милостыню! О! тогда
не выпустила бы я из глаз такого молодца. Но прошлого
не воротишь;
не соберешь уже цвета облетевшего.
— Линии так выходят;
не я
их проводила!
Смотри, береги сокровище;
не расточи
его своею ветреностию; береги и себя.
—
Не бойся, барин; ты напал
не на такую дуру! Если б пытали меня, скорей откушу себе язык и проглочу
его, чем проговорюсь. Прощай же, таланливый мой;
не забудь про фату!
— У меня обещано — так сделано! Зуда, напиши от имени моего записку, чтобы ее и цыгана, который с ней, полиция нигде
не тревожила и что я за
них отвечаю.
Записка была готова в одну минуту, подписана самим кабинет-министром и вручена чудесной Цивилле.
Он отправился с Зудой в другую комнату, а Мариула, произнеся вслед
им вполголоса, но так, чтобы
они слышали: «Зачем я
не знатная госпожа? Зачем нет у меня дочери?» — спешила к товарищу своему.
Но как Мариула, после милостивого обхождения с нею кабинет-министра, сделалась важной особой в доме
его, то и доставила вход в кухню своему товарищу, едва
не окостеневшему.
Во время
их обеда сбегали
не раз в кухню дворовые люди и перешептывались о чем-то с поварами.
— Лишь бы носа
не откусил! (Цыганка закрыла
его рукавом своим.) Без носу страшно было бы показаться к ней. Сердце петухом поет во мне от одной мысли, что она меня испугается и велит выгнать. (Немного помолчав.) Завтра во дворец?.. Я погублю ее сходством, я сниму с нее голову… На такой вышине, столько счастия, и вдруг… Нет, я
не допущу до этого… Вырву себе скорее глаз, изуродую себя… Научи, Василий, как на себя
не походить и
не сделаться страшным уродом.
Умру с тем, что я могла б одним словом… да! таки одним словом… и
не сказала
его.
Окошки были опущены, вероятно, потому, что
не поднимались, и оттого-то грел
он себе концы ушей,
не закрытые пуклями, [Буклями, локонами (фр.).] то правым, то левым рукавом шубы.
Зато при
нем все шло как по маслу, и житье было привольное, веселое, лишь своего дела
не запускай.
Цыганка плохо слушала рассказы своего товарища и с нетерпением высматривала вперед,
не видать ли дворца. Вдруг кто-то, следовавший за
ними так тихо, что скрал шум своих шагов, закричал...
При этом имени незнакомец осмотрелся; видя, что поблизости
их не было никого, взял деньги и промолвил...
— Поспорь, я тебе выцарапаю глаза! Сто человек мне это сказывали. Спроси любого прохожего. Все ее хвалят, все ее любят… О! она и сызмала была такая добрая… А Волынской?.. Кабы это случилось?.. Почему ж и
не так? Ведь она
ему ровнюшка!.. Мариорица княжна… Милая Мариорица!.. Вася, дурачок, миленький, друг мой, что ж ты
не говоришь ничего, глухой?
Ей вздумалось быть там ныне,
не предварив никого, и только едва успели придворные послать к герцогу нарочного уведомить
его об этом и двух дежурных пажей в самый манеж приготовить там все к приезду государыни.
Кому также
не известно, что этот сад бывал сборным местом всего Петербурга, когда царь, от избытка удовольствия, спешил сообщить своим любезным подданным и детям весть об успехе важного подвига, совершенного
им для блага России?
Хмельные от вина, медов и торжества,
они не чинилися, тем более что, по простому обычаю старины, и сам державный бывал иногда навеселе.
Все говорили вслух о том, что было у
них на душе, потому что в душе ничего
не таилось против хозяина.
В жилище державного и вместе великого святотатственно водворяется
он,
не прикрыв доблестями душевными рода своего,
не скрасив славными подвигами своего властолюбия.
Ужас царствует вокруг этого жилища; сад и в праздниках и в будни молчалив;
не нужно отгонять от
него палкою, — и без нее
его убегают, как лабиринта, куда попавшись, попадешься к Минотавру на съедение; кому нужно идти мимо жилища Бирона, тот
его дальними дорогами обходит.
Мы
не взойдем теперь в жилище Бирона, а перенесемся через Фонтанку в манеж
его.
Гроснот возвратился в манеж, будто ни в чем
не бывало, а исполнители
его подвига — в конюшню.
Придворные дамы любовались этою сценою; вся душа пажиков была в глазах
их, сверкающих от радости; одна Мариорица
не заботилась о том, что делалось около нее, и часто обращалась взорами ко входу в манеж.
В этой голове было пусто;
не думаю, чтобы сыскалось сердце и в туловище, если бы анатомировали это нечто, зато
оно ежедневно начинялось яствами и питьями, которых доставало бы для пятерых едоков.
Когда же на ночь камердинер герцога выносил из спальни
его платье, нечто вставало с своего стула, жало руку камердинеру, и осторожно, неся всю тяжесть своего огромного туловища в груди своей, чтобы
не сделать
им шуму по паркету, выползало или выкатывалось из дому, и нередко еще на улице тосковало от сомнения, заснула ли
его светлость и
не потребовала бы к себе, чтобы над
ним пошутить.
Так переходил
он от одного первого человека в государстве к другому,
не возбуждая ни в ком опасения на счет свой и ненависти к себе, во всякое время, при всех переменах, счастливый, довольный своей судьбой.
Всякое утро и вечер первый человек в империи приветствовал
его улыбкой, иногда и гримасой, которая всегда принималась за многоценную монету, а если герцог в добрый час расшучивался, то удостоивал выщипать из немногих волос Кульковского два-три седых волоса, которых у
него еще
не было.
О ренегатстве
его, скрываемом
им в Петербурге, только недавно узнала государыня и искала случая наказать
его за этот поступок
не как члена благоустроенного общества, а как получеловека, как шута.
Надо, однако ж, присовокупить, что
он имел достоинство молчать обо всем, что делалось в глазах
его и о чем
не приказано
ему было говорить, хотя б то было о прыщике, севшем на носу
его светлости.