Видел я сейчас,
Как нежничал, шептался здесь он с нею;
Я издали смотрел и, утверждать не смею
(Трельяж их закрывал от любопытных глаз),
Два вздоха слышал я да
звуки поцелуяИ больше ничего, поклясться в том могу я.
Надежда Васильевна тихо засмеялась, и до Привалова долетел
звук поцелуев, которыми она награждала философа. Вся кровь бросилась в голову Привалова, и он чувствовал, как все закружилось около него.
Блеск глаз, лукавая таинственность полумасок, отряды матросов, прокладывающих дорогу взмахами бутылок, ловя кого-то в толпе с хохотом и визгом; пьяные ораторы на тумбах, которых никто не слушал или сталкивал невзначай локтем; звон колокольчиков, кавалькады принцесс и гризеток, восседающих на атласных попонах породистых скакунов; скопления у дверей, где в тумане мелькали бешеные лица и сжатые кулаки; пьяные врастяжку на мостовой; трусливо пробирающиеся домой кошки; нежные голоса и хриплые возгласы; песни и струны;
звук поцелуя и хоры криков вдали — таково было настроение Гель-Гью этого вечера.
Неточные совпадения
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил он,
целуя ее руки. В лице его теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом
звук слез в его голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала его, покрывала
поцелуями его голову, шею, руки.
Я ее крепко обнял, и так мы оставались долго. Наконец губы наши сблизились и слились в жаркий, упоительный
поцелуй; ее руки были холодны как лед, голова горела. Тут между нами начался один из тех разговоров, которые на бумаге не имеют смысла, которых повторить нельзя и нельзя даже запомнить: значение
звуков заменяет и дополняет значение слов, как в итальянской опере.
Но уж темнеет вечер синий, // Пора нам в оперу скорей: // Там упоительный Россини, // Европы баловень — Орфей. // Не внемля критике суровой, // Он вечно тот же, вечно новый, // Он
звуки льет — они кипят, // Они текут, они горят, // Как
поцелуи молодые, // Все в неге, в пламени любви, // Как зашипевшего аи // Струя и брызги золотые… // Но, господа, позволено ль // С вином равнять do-re-mi-sol?
В это время вошла с улицы
целая партия пьяниц уже и без того пьяных, и раздались у входа
звуки нанятой шарманки и детский надтреснутый семилетний голосок, певший «Хуторок».
Он молча
поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло проводила его глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в
звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и
звуки. Хотела петь — не поется!