Понемногу
на место вымиравших помещиков номера заселялись новыми жильцами, и всегда
на долгие годы. Здесь много лет жили писатель С. Н. Филиппов и доктор Добров, жили актеры-москвичи, словом, спокойные, небогатые люди, любившие уют и тишину.
— И в Кольку-бухгалтера? И в подрядчика? И в Антошку-картошку? И в
актера толстого? У-у, бесстыдница! — вдруг вскрикивает Женя. — Не могу видеть тебя без омерзения. Сука ты! Будь я
на твоем
месте такая разнесчастная, я бы лучше руки
на себя наложила, удавилась бы
на шнурке от корсета. Гадина ты!
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений
на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя
актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а
место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый
актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо,
на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), —
актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и
актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!»
На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.