Неточные совпадения
Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат? во мраке слышу,
бегает по берегу оврага конь, фыркает, ржет и бьет копытами о землю; я узнал голос моего Карагёза; это
был он, мой товарищ!..
Наконец я ей сказал: «Хочешь, пойдем прогуляться на вал? погода славная!» Это
было в сентябре; и точно, день
был чудесный, светлый и не жаркий; все горы видны
были как на блюдечке. Мы пошли, походили по крепостному валу взад и вперед, молча; наконец она села на дерн, и я сел возле нее. Ну, право, вспомнить смешно: я
бегал за нею, точно какая-нибудь нянька.
Я не мог полагать, чтоб это существо
сбежало по отвесу берега; однако иначе ему некуда
было деваться.
Вдруг она
пробежала мимо меня,
напевая что-то другое, и, прищелкивая пальцами, вбежала к старухе, и тут начался между ними спор.
Признаюсь еще, чувство неприятное, но знакомое
пробежало слегка в это мгновение по моему сердцу; это чувство —
было зависть; я говорю смело «зависть», потому что привык себе во всем признаваться; и вряд ли найдется молодой человек, который, встретив хорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при нем отличившую другого, ей равно незнакомого, вряд ли, говорю, найдется такой молодой человек (разумеется, живший в большом свете и привыкший баловать свое самолюбие), который бы не
был этим поражен неприятно.
В эту минуту я встретил ее глаза: в них
бегали слезы; рука ее, опираясь на мою, дрожала; щеки пылали; ей
было жаль меня! Сострадание — чувство, которому покоряются так легко все женщины, — впустило свои когти в ее неопытное сердце. Во все время прогулки она
была рассеянна, ни с кем не кокетничала, — а это великий признак!
Как
быть! кисейный рукав слабая защита, и электрическая искра
пробежала из моей руки в ее руку; все почти страсти начинаются так, и мы часто себя очень обманываем, думая, что нас женщина любит за наши физические или нравственные достоинства; конечно, они приготовляют, располагают ее сердце к принятию священного огня, а все-таки первое прикосновение решает дело.
Она сидела неподвижно, опустив голову на грудь; пред нею на столике
была раскрыта книга, но глаза ее, неподвижные и полные неизъяснимой грусти, казалось, в сотый раз
пробегали одну и ту же страницу, тогда как мысли ее
были далеко…
— Как же! дам я ему у тетки родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо по саду
бегать будете, в земле вываляетесь — на что мундирчик похож будет! Вот я тебе кацавейку старую дам, и ходи в ней на здоровье! а в праздник к обедне, коли захочешь, во всем парате в церковь поедешь!
Я, конечно, поблагодарил его; эта мирная сцена была неожиданно прервана страшным нечеловеческим криком, донесшимся из рельсовой фабрики, откуда выскочил рабочий и
пробежал было мимо нас, но Рукавицын остановил его и спросил, что случилось.
Небось когда на даче, на Черной Речке, ты амурничал с табачницей, так я не гнала тебя от себя; когда ты то и дело
бегал пить кофей к купеческой содержанке, что в нашем доме живет, — я не гнала тебя…
Неточные совпадения
Сбежал с кафедры и что силы
есть хвать стулом об пол.
Доволен Клим. Нашел-таки // По нраву должность!
Бегает, // Чудит, во все мешается, //
Пить даже меньше стал! // Бабенка
есть тут бойкая, // Орефьевна, кума ему, // Так с ней Климаха барина // Дурачит заодно. // Лафа бабенкам!
бегают // На барский двор с полотнами, // С грибами, с земляникою: // Все покупают барыни, // И кормят, и
поят!
Случилось дело дивное: // Пастух ушел; Федотушка // При стаде
был один. // «Сижу я, — так рассказывал // Сынок мой, — на пригорочке, // Откуда ни возьмись — // Волчица преогромная // И хвать овечку Марьину! // Пустился я за ней, // Кричу, кнутищем хлопаю, // Свищу, Валетку уськаю… // Я
бегать молодец, // Да где бы окаянную // Нагнать, кабы не щенная: // У ней сосцы волочились, // Кровавым следом, матушка. // За нею я гнался!
Видно
было, как внутри метался и
бегал человек, как он рвал на себе рубашку, царапал ногтями грудь, как он вдруг останавливался и весь вытягивался, словно вдыхал.
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их в подполья,
ели младенцев, а у женщин вырезали груди и тоже
ели. Распустивши волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они
бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.