Неточные совпадения
Как я любил, Кавказ мой величавый,
Твоих
сынов воинственные нравы,
Твоих
небес прозрачную лазурь
И чудный вой мгновенных, громких бурь,
Когда пещеры и холмы крутые
Как стражи окликаются ночные...
«Беда! — сказал он, — князя не видать!
Куда он скрылся?» — «Если хочешь знать,
Взгляни туда, где бранный дым краснее,
Где гуще пыль и смерти крик сильнее,
Где кровью облит мертвый и живой,
Где в бегстве нет надежды никакой:
Он там! — смотри: летит как с
неба пламя;
Его шишак и конь, — вот наше знамя!
Он там! — как дух, разит и невредим,
И всё бежит иль падает пред ним!»
Так отвечал Селиму
сын природы —
А лесть была чужда степей свободы!..
Мы спрашиваем об этом здесь у японцев, затем и пришли, да вот не можем добиться ответа. Чиновники говорят, что надо спросить у губернатора, губернатор пошлет в Едо, к сиогуну, а тот пошлет в Миако, к микадо,
сыну неба: сами решите, когда мы дождемся ответа!
Это знал тот китайский император, который, учившись у миссионера математике, после всякого урока благодарил, что он напомнил ему забытые истины, которые он не мог не знать, будучи par métier [по должности (франц.).] всезнающим
сыном неба.
Отец греха, Марии враг лукавый, // Ты стал и был пред нею виноват; // Ах, и тебе приятен был разврат… // И ты успел преступною забавой // Всевышнего супругу просветить // И дерзостью невинность изумить. // Гордись, гордись своей проклятой славой! // Спеши ловить… но близок, близок час! // Вот меркнет свет, заката луч угас. // Всё тихо. Вдруг над девой утомленной // Шумя парит архангел окриленный, — // Посол любви, блестящий
сын небес.
Так мы и писали, а между тем, находили в захваченных обозах «императорские манифесты», в которых «
сын неба» объявлял войну всем европейцам.
Неточные совпадения
Я жил тогда в Одессе пыльной… // Там долго ясны
небеса, // Там хлопотливо торг обильный // Свои подъемлет паруса; // Там всё Европой дышит, веет, // Всё блещет югом и пестреет // Разнообразностью живой. // Язык Италии златой // Звучит по улице веселой, // Где ходит гордый славянин, // Француз, испанец, армянин, // И грек, и молдаван тяжелый, // И
сын египетской земли, // Корсар в отставке, Морали.
Финал гремит; пустеет зала; // Шумя, торопится разъезд; // Толпа на площадь побежала // При блеске фонарей и звезд, //
Сыны Авзонии счастливой // Слегка поют мотив игривый, // Его невольно затвердив, // А мы ревем речитатив. // Но поздно. Тихо спит Одесса; // И бездыханна и тепла // Немая ночь. Луна взошла, // Прозрачно-легкая завеса // Объемлет
небо. Всё молчит; // Лишь море Черное шумит…
Как плавающий в
небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг останавливается распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, — так Тарасов
сын, Остап, налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку.
Этот прямой и непосредственный родственник
неба, брат,
сын или племянник луны мог бы, кажется, решить, но он сидит с своими двенадцатью супругами и несколькими стами их помощниц, сочиняет стихи, играет на лютне и кушает каждый день на новой посуде.
Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все на
небе и под землею сольется в один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет: «Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои!» Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами
сына ее, и все трое возгласят со слезами: «Прав ты, Господи», то уж, конечно, настанет венец познания и все объяснится.