И часто,
отгоняя сон,
В глухую полночь смотрит он,
Как иногда черкес чрез Терек
Плывет на верном тулуке,
Бушуют волны на реке,
В тумане виден дальний берег,
На пне пред ним висят кругом
Его оружия стальные:
Колчан, лук, стрелы боевые...
Неточные совпадения
Не понял он ее стремленья,
Ее печали и волненья;
Не думал он, чтобы она
Из жалости одной пришла,
Взглянувши на его мученья;
Не думал также, чтоб любовь
Точила сердце в ней и кровь;
И в страшном был недоуменье… //....................
Но в эту ночь ее он ждал…
Настала ночь уж роковая;
И
сон от очей
отгоняя,
В пещере пленник мой лежал.
Он только что кончил зевать. Его левая рука была засунута в карман брюк, а правая,
отгоняя сон, прошлась по глазам и опустилась, потирая большим пальцем концы других. Это был высокий, плечистый человек, выше меня, с наклоном вперед. Хотя его опущенные веки играли в невозмутимость, под ними светилось плохо скрытое удовольствие — ожидание моего смущения. Но я не был ни смущен, ни сбит и взглянул ему прямо в глаза. Я поклонился.
О пощади… оставь меня! я буду // Молчать о всем, что слышала, о всем, // Что знаю… только пощади меня!.. // Не тронь моей невинности; за это // Грехи твои и самые злодейства // Простит тебе всевышний. — Так, Соррини! // Но если ты… тогда умру я! и к тебе // Придет моя страдальческая тень // И бледною рукой
отгонит сон… // О пощади… клянусь молчать до гроба!..
Замолчали и стали стараться заснуть; но голод решительно
отгонял сон. Рябчики, индейки, поросята так и мелькали перед глазами, сочные, слегка подрумяненные, с огурцами, пикулями и другим салатом.
Нет! за гробом // Проклятие отцовское не тронет! // За гробом есть другой отец!.. прощаю // Тебя, когда тебя не будет // Между живых… пусть тень твоя не бродит // Вокруг меня, не
отгоняет сон // От глаз моих, пусть ужас не подымет // Седые волосы, покрытые тобою // Стыдом и поношеньем — нет! в могиле // Проклятие отцовское не тронет! // Там есть другой судья… прощаю, // Прощаю, дочь моя… о небо! небо!
Неточные совпадения
Он, может быть, жаждал увидеть отца после долголетней разлуки, он, может быть, тысячу раз перед тем, вспоминая как сквозь
сон свое детство,
отгонял отвратительные призраки, приснившиеся ему в его детстве, и всею душой жаждал оправдать и обнять отца своего!
У тебя над ночным ложем я повешу смарагд, прекрасная моя: пусть он
отгоняет от тебя дурные
сны, утешает биение сердца и отводит черные мысли.
Он будет мой: // Кто ж от меня его
отгонит? // Но поздно… месяц молодой // Зашел; поля покрыты мглой, // И
сон меня невольно клонит…
Отвожу я от тебя чорта страшного,
отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы Киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи, в пути и дороженьке, во
сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасный, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения.
Они тупеют, забываются в полуживотном
сне, обезличиваются, стираются, теряют, по-видимому, и мысль, и волю, и еще нарочно об этом стараются,
отгоняя от себя всякие наваждения мысли и уверяя себя, что это не их дело…