— Про это и говорить нечего, но только редко с кем о
книгах говорит, и то словцо кинет да рукой махнет; а своим — жидам так толкует и обращает их и много от них терпит: они его и били и даже раз удавить хотели, ну он не робеет: «приходил, говорит, Христос, и другого не ждите — не будет».
Неточные совпадения
Я ждал и наведывался, когда достанут, а
книги всё не доставали:
говорили, что переплетчика этого нет, — что он где-то в отлучке.
Ему, не
говоря ни слова, заплатили сколько-то денег, а мне сказали, что пришлют
книги вечером вместе с другими и со счетом.
— Интересные, —
говорю, — эти
книги?
Но когда на учителя находили игривые минуты и он, в виде забавы, выдумывал, а не из
книги говорил свои задачи, не прибегая ни к доске, ни к грифелю, ни к правилам, ни к пинкам, — скорее всех, путем сверкающей в голове догадки, доходил до результата Райский.
— Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но в общем вопросе остаются затруднения. Ваша
книга говорит: человек действует по необходимости. Но ведь есть случаи, когда кажется, что от моего произвола зависит поступить так или иначе. Например: я играю и перевертываю страницы нот; я перевертываю их иногда левою рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я не могла перевернуть левою? не зависит ли это от моего произвола?
— Настоящего? — удивился Семенов. — Как это странно! Каждая
книга говорит о каком-нибудь одном предмете, и, если бы у меня их было побольше, вы, вероятно, нашли бы, что вам нужно.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть
книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину.
Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
— Погоди. И за те твои бессовестные речи судил я тебя, Ионку, судом скорым, и присудили тако:
книгу твою, изодрав, растоптать (
говоря это, Бородавкин изодрал и растоптал), с тобой же самим, яко с растлителем добрых нравов, по предварительной отдаче на поругание, поступить, как мне, градоначальнику, заблагорассудится.
Но прошла неделя, другая, третья, и в обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь
книгой ученого содержания, вовсе не
говорили с ним о ней. И в обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о
книге.
— Ты гулял хорошо? — сказал Алексей Александрович, садясь на свое кресло, придвигая к себе
книгу Ветхого Завета и открывая ее. Несмотря на то, что Алексей Александрович не раз
говорил Сереже, что всякий христианин должен твердо знать священную историю, он сам в Ветхом Завете часто справлялся с
книгой, и Сережа заметил это.
Воспоминание о жене, которая так много была виновата пред ним и пред которою он был так свят, как справедливо
говорила ему графиня Лидия Ивановна, не должно было бы смущать его; но он не был спокоен: он не мог понимать
книги, которую он читал, не мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.