Это была женщина лет тридцати двух, которая, что называется, всем взяла: ростом, дородством и красотою, а также и простотою, которою одною
только и можно было объяснить полунищенское положение этой женщины, обладающей большою и яркою красотой.
Неточные совпадения
Один из народных представителей был против этого
и говорил, что «не надо шкандалить, а надо разойтись чинно
и благородно», но другой, напротив, находил, что это так
и следует,
и сказал: «Если не ссориться, так тогда зачем
и расходиться?» Мне это показалось оригинально,
и я после побеседовал с этим мыслителем, по выводам которого «в разврат идти» (то есть разлучаться)
можно только «до того поругамшись, когда уже терпеть нельзя.
Что эти женщины могут управить «прачечное заведение», в этом
можно было не сомневаться, но как они станут управлять сами собой — об этом
можно было гадать надвое. Но, однако, прошел год,
и они обе держали себя в порядке. Изредка я встречал Прашу на улице, но чаще видел ее в окно, как она гладила с мокрым от пота лбом
и простиралась по гладильной доске не
только обеими руками, но даже взбиралась на нее
и коленом. Вид она всегда имела деловой, бодрый
и озабоченный.
Она осталась
только еще на один день, чтобы посмотреть, «как Владимира памятнику церемонию делают»,
и, увидав, как в престрашный жар несколько солдат в мундирах упали замертво на мостовую, совсем расстроилась
и уехала на север. По дороге в вагонах успокоилась
и стала размышлять, что ей еще нельзя быть в толпе, что она человек тихий
и ей нужна тишина. Дети ее на ногах,
и у всех у них есть свой ум
и рукомесло, ей уже
можно теперь пожить для себя.
Он потрепал по спине Аркадия и громко назвал его «племянничком», удостоил Базарова, облеченного в староватый фрак, рассеянного, но снисходительного взгляда вскользь, через щеку, и неясного, но приветливого мычанья, в котором
только и можно было разобрать, что «я…» да «ссьма»; подал палец Ситникову и улыбнулся ему, но уже отвернув голову; даже самой Кукшиной, явившейся на бал безо всякой кринолины и в грязных перчатках, но с райскою птицею в волосах, даже Кукшиной он сказал: «Enchanté».
Я приподнялся на сене. Голова коренника не шевелилась над водою.
Только и можно было видеть, при ясном свете месяца, как одно его ухо чуть-чуть двигалось то взад, то вперед.
После всего сам о себе думает в эти минуты сонный Райнер и находит, что именно так
только и можно думать человеку, который хочет называться честным.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Но
только какое тонкое обращение! сейчас
можно увидеть столичную штучку. Приемы
и все это такое… Ах, как хорошо! Я страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все на меня поглядывал.
Оно
и правда:
можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. //
И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли мир // (Сказал я, миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину // В останные часы, // Молчу
и я — покорствую, // А
только что от должности // Увольте вы меня!»
Можно только сказать себе, что прошлое кончилось
и что предстоит начать нечто новое, нечто такое, от чего охотно бы оборонился, но чего невозможно избыть, потому что оно придет само собою
и назовется завтрашним днем.
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою
можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит
только указать: от сих мест до сих —
и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему,
и направо
и налево, будет продолжать течь река.
Из всех этих слов народ понимал
только: «известно»
и «наконец нашли».
И когда грамотеи выкрикивали эти слова, то народ снимал шапки, вздыхал
и крестился. Ясно, что в этом не
только не было бунта, а скорее исполнение предначертаний начальства. Народ, доведенный до вздыхания, — какого еще идеала
можно требовать!