Неточные совпадения
Прошло этак дней восемь, мужички тащили к Прокудину коноплю со всех сторон, а денег у него стало совсем намале. Запрег он лошадь и поехал в Ретяжи к куму мельнику позаняться деньгами, да не застал его дома. Думал Прокудин, как бы ему половчее обойтись с Костиком? А Костик как вырос
перед ним: ведет барских лошадей с водопою, от того самого родника, у которого Настя свои жалостные песни любила
петь. Завидел Прокудин Костика и остановил лошадь.
Зато уж старики и молчат, не упрекают баб ничем, а то проходу не
будет от них; где завидят и кричат: «Снохач! снохач!» У нас погудка живет, что когда-то давненько в нашу церковь колокол везли;
перед самою церковью под горой колокол и стал, колесни завязли в грязи — никак его не вытащить.
В избе на рюминском хуторе тоже видно
было, что народ гуляет; даже Алены не
было дома, и только одна Петровна стояла на коленях
перед иконой и, тепля грошовую свечечку из желтого воска, клала земные поклоны, плакала и, задыхаясь, читала: «Буди благословен день и час, в онь же господь наш Иисус Христос страдание претерпел».
Я за тебя
буду богу молить, — оставь!» Домна
была баба веселая, но добрая и жалостливая, — она не трогала больше Насти и даже стала за нее заступаться
перед семейными.
—
Ешь! — сказал Костик, подвинув к сестре ломоть хлеба, на котором лежала писаная ложка. Настя взяла
было ложку, но сейчас же ее опять положила, потому что больно ей
было держать ложку в той руке, которую за минуту
перед тем, как в тисках, сжал Костик в своей костливой руке с серебряными кольцами.
— Нет, ты, касатка, этого не говори. Это грех
перед богом даже. Дети — божье благословение. Дети
есть — значить божье благословение над тобой
есть, — рассказывала Домна, передвигая в печи горшки. — Опять муж, — продолжала она. — Теперь как муж ни люби жену, а как родит она ему детку, так вдвое та любовь у него к жене вырастает. Вот хоть бы тот же Савелий: ведь уж какую нужду терпят, а как родится у него дитя, уж он и радости своей не сложит. То любит бабу, а то так и припадает к ней, так за нею и гибнет.
Отличный
был голос у этого певца, и чудесные он знал песни. Некоторые из них Настя сама знала, а других никогда не слыхивала. Но и те песни, которые знала она, казались ей словно новыми. Так внятно и толково выпевал певец слова песни, так глубоко он
передавал своим пением ее задушевный смысл.
Перед вечером он шел, сильно шатаясь. Видно, что ему
было жарко, потому что он снял свиту и, перевязав ее красным кушаком, нес за спиною. Он
был очень пьян и не заметил трех баб, которые стояли под ракитою на плотине. По обыкновению своему, Степан
пел, но теперь он
пел дурно и беспрестанно икал.
— А вот я тебе покажу, что я грозен. Если ты
перед кем только рот разинешь, так не я
буду, если я тебе его до ушей не раздеру. Ты это помни и не забывай.
В верхней Гостомле, куда
была выдана замуж Настя, поставили на выгоне сельскую расправу.
Был на трех заседаниях в расправе. На одном из этих заседаний молоденькую бабочку секли за непочтение к мужу и за прочие грешки. Бабочка просила, чтоб ее мужиками не секли: «Стыдно, — говорит, — мне
перед мужиками; велите бабам меня наказать». Старшина, и добросовестные, и народ присутствовавший долго над этим смеялись. «Иди-ка, иди. Засыпьте ей два десятка, да ловких!» — заказывал старшина ребятам.
Она любила Марфеньку, так же как Наталью Ивановну, но любила обеих, как детей иногда, пожалуй, как собеседниц. В тихую пору жизни она опять позовет Наталью Ивановну и
будет передавать ей вседневные события по мелочам, в подробностях, — опять та будет шепотом поддакивать ей, разбавлять ее одинокие ощущения.
— C'est un ange, c'est un ange du ciel! [Это ангел, ангел небесный! (франц.)] — восклицал он. — Всю жизнь я
был перед ней виноват… и вот теперь! Chere enfant, я не верю ничему, ничему не верю! Друг мой, скажи мне: ну можно ли представить, что меня хотят засадить в сумасшедший дом? Je dis des choses charmantes et tout le monde rit… [Я говорю прелестные вещи, и все хохочут… (франц.)] и вдруг этого-то человека — везут в сумасшедший дом?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе
есть примеры другие —
перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Теперь, как виноватая, // Стою
перед соседями: // Простите! я
была // Спесива, непоклончива, // Не чаяла я, глупая, // Остаться сиротой…
Гаврило Афанасьевич, // Должно
быть, перетрусился, // Увидев
перед тройкою // Семь рослых мужиков.
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся
перед барином // Досыта! «Коли мир // (Сказал я, миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину // В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
«Уйди!..» — вдруг закричала я, // Увидела я дедушку: // В очках, с раскрытой книгою // Стоял он
перед гробиком, // Над Демою читал. // Я старика столетнего // Звала клейменым, каторжным. // Гневна, грозна, кричала я: // «Уйди! убил ты Демушку! //
Будь проклят ты… уйди!..»