Неточные совпадения
Сам же князь Яков Львович не умел вознаграждать себя: он,
как говорили
в то время, «заразился глупостью Лефорта»,
то есть пренебрегал способами к самовознаграждению, а потому и не разбогател.
В доме было так принято, что если как-нибудь
в разговоре кто-нибудь случайно упоминал имя князя Льва Яковлевича,
то все сию же минуту принимали самый серьезный вид и считали необходимым умолкнуть. Точно старались дать
время пронестись звуку священного семейного имени, не сливая его ни с
каким звуком иного житейского слова.
Княгиня все торопились, потому что словно она ждала
какого последнего несчастия над дединькой, и хотя сама
в то время в тягостях была (ожидаемый ребенок был мой отец), но все ходила и настаивала, чтобы скорее дом был отделан.
Вся эта эпопея разыгралась еще
в то время, когда бабушка жила
в Петербурге, но завершилась она браком Марии Николаевны
как раз к возвращению княгини
в Протозаново. Ольга Федотовна, узнав как-то случайно Марью Николаевну, отрекомендовала ее
в одной из своих вечерних бесед княгине, а
та, имея общую коллекторам страсть к приобретению новых экземпляров, сейчас же пожелала познакомиться с «героиней». (Так она с первого слова назвала Марью Николаевну, выслушав о ней доклад Ольги Федотовны.)
Кроме
того,
как в это
время Доримедонт Васильич часто должен был ездить
в город, где хлопотал о пенсии за свою службу и раны, ему нужен был кучер,
то мужики выбрали для услуг из своей среды мужика Зинку.
Рогожин не любил ничего говорить о себе и, вероятно, считал себя мелочью, но он, например, живообразно повествовал о честности князя Федора Юрьича Ромодановского,
как тот страшные богатства царя Алексея Михайловича, о которых никто не знал, спрятал и потом, во
время турецкой войны, Петру отдал;
как князю Ивану Андреевичу Хованскому-Тарарую с сыном головы рубили
в Воздвиженском;
как у князя Василия Голицына роскошь шла до
того, что дворец был медью крыт, а червонцы и серебро
в погребах были ссыпаны, а потом родной внук его, Михайло Алексеич, при Анне Ивановне шутом состоял, за ее собакой ходил и за
то при Белгородском мире тремя тысячами жалован, и
в посмеяние «Квасником» звался, и свадьба его с Авдотьей-калмычкой
в Ледяном доме справлялась…
Но
как бы это ни было, ожидая дочь, княгиня постоянно находилась
в муках недовольства собою и во все это
время была мрачна и, против своего обыкновения, даже настолько неприветлива, что не обратила на дьяконицу и Дон-Кихота
того внимания,
каким эти люди у нее всегда пользовались и на которое они,
как надо бы думать, получили еще более права после нового оригинального доказательства своей безграничной ей преданности.
В плане этом, вероятно, заключалось что-нибудь дельное (так
как Хлопов
в деловых отношениях был дальновиднее, чем
в светских), и князь, поблагодарив его, назначил ему
время, когда готов был его принять, но, возвратясь домой, по своей анекдотической рассеянности позабыл сказать об этом своему камердинеру, а
тот в свою очередь не отдал нужных распоряжений нижней прислуге.
Как истый остзеец, и потому настоящий, так сказать прирожденный аристократ, граф и
в самом деле мог гордиться
тем, что его дворянство не идет разгильдяйскою походкой дворянства русского, походкою, которая обличала уже все его бессилие
в ту пору, когда оно, только что исполнив славное дело обороны отечества, имело, может быть, самое удобное
время, чтоб обдумать свое будущее и идти к целям своего призвания.
Больше этого графу уже никто не мог сказать приятного: он таял от слов княгини, и
в то время, когда она сидела пред ним и молча думала:
как ей быть с своими детьми, чтоб они, выросши, умели не только эполетами трясти и визиты делать, а могли бы и к ставцу лицом сесть, граф был уверен, что княгиня проводит мысленную параллель между им и
теми, которые юродствовали да рассказывали друг про друга шутовские вести.
С
тех пор,
как граф явил ей веру свою во всем блеске, графиня только и думала о
том, чтобы наградить его и
в то же
время спасти его драгоценную душу присоединением ее от ереси Лютера ко греко-восточному православию.
Княгиня, во-первых, по словам Ольги Федотовны, долго стояла на
том самом месте, на котором перекрестила дочь и отдала ей складень. Во все это
время она была
как в столбняке: она не сводила глаз с двери и не слыхала,
как Ольга Федотовна два раза предлагала ей раздеваться.
За дорогу бабушка имела
время все это сообразить и сосчитать и, совсем на этот счет успокоясь, была весела
как прежде: она шутила с детьми и с Gigot, который сидел тут же
в карете на передней лавочке; делала Патрикею замечания о езде, о всходах озими и
тому подобном; сходила пешком на крутых спусках и,
как «для моциона», так и «чтобы лошадей пожалеть», пешком же поднималась на горы, причем обыкновенно задавала французу и детям задачу: кто лучше сумеет взойти и не умориться.
Он именно был явление, и сам смотрел на себя
как на странное явление. Странного
в нем было много, и, между прочим,
то, что он не только понимал
в совершенстве себя и свое
время, но даже превосходно судил о
том, чего не понимал вовсе.
Как он проводил свое
время в Петербурге, это мне не совсем известно, но судя по
тому, что он был знаком почти со всеми современными ему знаменитостями, надо полагать, что он жил не исключительно
в свете и среди своих военных товарищей, а держался умных кружков: он лично знал Жуковского, Пушкина, Дельвига, Гоголя, Каратыгина и Брюллова, ходил
в дом к Толстым, где перезнакомился со всем тогдашним художественным миром и сам с успехом занимался
как дилетант и живописью и ваянием, что необыкновенно шло его изящной натуре.
Тетушке Клеопатре Львовне как-то раз посчастливилось сообщить брату Валерию, что это не всегда так было; что когда был жив папа,
то и мама с папою часто езжали к Якову Львовичу и его жена Софья Сергеевна приезжала к нам, и не одна, а с детьми, из которых уже два сына офицеры и одна дочь замужем, но с
тех пор,
как папа умер, все это переменилось, и Яков Львович стал посещать maman один, а она к нему ездила только
в его городской дом, где он проводил довольно значительную часть своего
времени, живучи здесь без семьи, которая жила частию
в деревне, а еще более за границей.
Это случилось
как раз
в то время, когда
в церквах оканчивалась великопостная обедня и народ, выслушав покаянные молитвы, расходился перед исповедью по домам, но множество людей по пути завернуло
в сторону, чтобы постоять на улице перед дверями суда, откуда должны будут выйти сыновья и мать.
Сам же он во все это
время по-прежнему был занят общественным служением
в тех мирных пределах,
в которых оно ему было доступно
как опекуну и дворянину с веским шаром на выборах, где он многим казался смешным серьезностью, с которою относился к избранию людей на самые маленькие и, по всеобщему понятию, ничтожные места.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же
время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это
время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком:
в голове до сих пор стучит. Здесь,
как я вижу, можно с приятностию проводить
время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не
то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Глядеть весь город съехался, //
Как в день базарный, пятницу, // Через неделю
времени // Ермил на
той же площади // Рассчитывал народ.
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу
в ней
тьма тём, // А ни
в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, //
Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О
время,
время новое! // Ты тоже
в песне скажешься, // Но
как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
А князь опять больнехонек… // Чтоб только
время выиграть, // Придумать:
как тут быть, // Которая-то барыня // (Должно быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою //
В то время левый бок) // Возьми и брякни барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! // Поверил! Проще малого // Ребенка стал старинушка, //
Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить
в колокола!