Неточные совпадения
Заботливостью полюбившей и взявшей Варвару Никаноровну под свое крыло императрицы средства Протозановых
были вскоре сильно увеличены: дед получил в подарок майорат и населенные земли из старых отписных имений и
стал богатым человеком.
Лет десять ведь никто в него не заглядывал, он хоть и крепкий
был, а все
стал на вид упадать.
А я, в обиде на себя, что княгиню так огорчила, прошла поскорее чрез девичью, чтобы прочие девушки меня не видали, потому что
была расстроена, и выскочила, да и
стала на ветерку, на крылечке.
«Ну так,
стало быть, этот слепой Игнат
был добрый человек?»
«А насчет рожи, что опалил, — говорит, — это совсем не замечательно: она, почитай, такая и
была; опух, — говорит, — сам пройдет, а тогда она опять вся на своем месте
станет».
И она у него, эта его рожа страшная, точно, сама зажила, только, припалившись еще немножечко, будто почернее
стала, но
пить он не перестал, а только все осведомлялся, когда княгиня встанет, и как узнал, что бабинька велела на балкон в голубой гостиной двери отворить, то он под этот день немножко вытрезвился и в печи мылся. А как княгиня сели на балконе в кресло, чтобы воздухом подышать, он прополз в большой сиреневый куст и оттуда, из самой середины, начал их, как перепел, кликать.
Во всем этом она, разумеется, никакого препятствия не встретила, но труднейшая часть дела оставалась впереди: надо
было уговорить влюбленного жениха, чтоб он согласился продать свое счастье за чечевичное варево и, ради удовольствия постоять с любимою девушкою у купели чужого ребенка, лишить себя права
стать с нею у брачного аналоя и молиться о собственных детях.
— Ну, это,
стало быть, вы меня не любите.
Да и, откровенно скажу,
было на что полюбоваться: как доложит бабиньке, что все готово, и выйдет в зал,
станет сам на возвышении между колонн пред чашею и стоит точно капитан на корабле, от которого все зависит.
И,
стало быть, теперь он и к сыну, к «Николашке», должен
будет подойти с обернутою салфеткою бутылкой вина и спросить: «Прикажете мадеры?» Нет, это… это
было что-то такое, что помутило все понятия Патрикея и лишило его всех средств, как сообразить в этом случае свое положение.
Прошли годы институтского учения. Княгиня
была не особенно радостна с тех пор, как
стала говорить о поездке в Петербург за дочерью. Она терялась. Она не знала, перевозить ли ей дочь в деревню и здесь ее переламывать по-своему или уже лучше ей самой переехать в свой петербургский дом и выдать там княжну замуж за человека, воспитания к ней более подходящего.
Если же ему, может
быть, денег надо… так этого
быть не может, чтоб он у меня занимать
стал!» И она опять взглядывала на детей и думала: «Не насчет ли моих детей он намерен коснуться?
Положим, у меня это случилось с девочкой, но то ведь
была девочка, там я могла еще уступить: девочка в свой род не идет, она вырастет, замуж выйдет и своему дому только соседкой
станет, а мальчики, сыновья…
Ну, словом, Пансо
был по всем
статьям как на заказ для нашего Дон-Кихота выпечен, и они запутешествовали.
Лучше этой жизни ни Дон-Кихот, ни его Пансо выдумать себе не могли: ленивый к богомолению Зинка столь
был им восхищен, что
стал даже усердно славить бога и молиться, чтоб это как можно долее не кончилось.
Но это еще
было не все, то
был сюрприз для глаз, а
был еще сюрприз и для слуха. Рогожину
стало сдаваться, что невдалеке за его теменем что-то рокочет, как будто кто по одному месту ездит и подталкивает.
— Как я увидел тебя и как полюбил, — говорил он, держа одною рукой ее руку, а другою обвивая ее сильный, роскошнейший
стан, — ты слушай, как я тебя увидел, в моем сердце сейчас же послышался голос, что я с тобою
буду счастлив.
Позье бриллиантщик всем, кто к нему цугом приезжал, отказывал, потому что брали, да и не платили; а Иван Васильич, князь Одоевский, тайный советник
был и вотчинной коллегии президент, а до того замотался, что всех крестьян продал: крепостных музыкантов играть по дворам посылал и тем жил, а потом и этих своих кормильцев продал да
стал с карточных столов деньги красть…
Граф тем развлек тяжесть мыслей, что
стал выспрашивать губернатора насчет этого «бродяги с зеленым глазом», который так дерзко с ним обошелся. Что касается княгини, то за нее граф еще не знал, как взяться. Он имел на нее планы, при которых вредить ей не
было для него выгодно: довольно
было дать ей почувствовать, что сила не на ее стороне, но это гораздо благонадежнее
было сделать не здесь, где она вокруг обросла на родных пажитях, а там, в Петербурге, где за ней
стать будет некому.
По этому поводу произошел разговор, после которого Хотетова
стала повсюду порицать бабушку за неверие. Предоставляю всякому судить, сколько справедливого заключало в себе это порицание, но оно
было отнюдь не несправедливее других порицаний, которым бабушка подверглась со стороны своих религиозных воззрений: ее знакомые вольтерьянцы называли ее «попадьей» и «московскою просвирней», а ханжи с ужасом шептали, что даже сомнительно: «верит ли она в бога».
Столы и вечера утрачивали свой прежний несколько окаменелый, тяжелый характер; собрания
становились оживленнее, но едва ли достойнее: завелось «подшучивание», которого любимыми жертвами
были некоторые из попавших в аристократию прибыльщиков.
Бабушке очень рано
стали приходить в голову мысли, что самое лучшее и для нее, и для княжны, и для молодых князьков
было бы то, если бы княжна Анастасия не оставалась долго в девушках.
Подозрение, что Кипренский хочет льстить суетности княжны, тревожило бабушку невыносимо: она хотела во что бы то ни
стало видеть портрет прежде, чем он
будет готов. Граф должен
был уладить это дело. Кипренский сдался на усиленные просьбы, и княгиня
была допущена в его мастерскую.
— Неопытнее они, доверчивее… это, должно
быть, очень приятно, как она
станет сама к вам применяться. Нет; непременно на девушке женитесь!
Один раз только мне это надо
было растолковать, а уж потом сама понимать
стала; он только шепнет...
— Что же? к его отъезду у меня все
будет готово; но графине и этого казалось мало… за меня решать и всем распоряжаться… она при дочери мне
стала говорить, что я должна б сегодня ехать в церковь… Она
была, а я…
Все время своих сборов она
была очень растрогана, и чем ближе подходил день отъезда, тем нервное ее состояние
становилось чувствительнее; но недаром говорят, истома хуже смерти: день отъезда пришел, и Ольга Федотовна встрепенулась.
Это так
было и сделано: откушали, помолились, экипаж подан, и
стали садиться, — Ольга Федотовна еще ранее
была усажена на высокое переднее сиденье и плотно застегнута кожаным фартуком. Она так самого нужного и не вспомнила, а теперь
было уже некогда: граф и графиня сели, — на крыльце оставались только княгиня с двумя сыновьями да Gigot с Патрикеем.
На севере «в ингерманландских болотах»
было еще сыро и холодно, но чем ближе к югу, тем
становилось теплее и приятнее: за Москвою, к Оке, совсем уже
была весна, хотя еще и ранняя, без яркой зелени и без обилия цветов, но уже с животворною мягкостью в воздухе, которая так целебно живит силы и успокаивает душевные волнения.
— Господи, как это все скоро: и немец уже
есть, и уже и кусается! А за что же у вас дело
стало?
— И не думайте, я не гожусь. Вы верите в возможность мира при сохранении того, что не
есть мир, а я не вижу, на чем может
стать этакий мир. Меч прошел даже матери в душу.
— Но как же вы теперь
будете устроены? — спросила, удерживая в своих руках руку его, княгиня, — и она с замешательством
стала говорить о том, что почла бы за счастье его успокоить у себя в деревне, но Червев это отклонил, ответив, что он «всегда устроен».
Я бы, кажется, имела основание уподобить состояние бабушки с состоянием известной сверстницы Августа Саксонского, графини Кόзель, когда ее заключили в замке. Обе они
были женщины умные и с большими характерами, и обе обречены на одиночество, и обе
стали анализировать свою религию, но Кόзель оторвала от своей Библии и выбросила в ров Новый Завет, а бабушка это одно именно для себя только и выбрала и лишь это одно сохранила и все еще добивалась, где тут материк?
Действительно, все городские барышни любви не заслуживают, и Ольга Иванова, о которой я вам писал, на прошлой неделе уже вышла замуж за нашего полицеймейстера и на третий день прислала нам на весь класс сладких пирожков, но я их
есть не
стал и отдал свою долю товарищам.
Тетушке Клеопатре Львовне как-то раз посчастливилось сообщить брату Валерию, что это не всегда так
было; что когда
был жив папа, то и мама с папою часто езжали к Якову Львовичу и его жена Софья Сергеевна приезжала к нам, и не одна, а с детьми, из которых уже два сына офицеры и одна дочь замужем, но с тех пор, как папа умер, все это переменилось, и Яков Львович
стал посещать maman один, а она к нему ездила только в его городской дом, где он проводил довольно значительную часть своего времени, живучи здесь без семьи, которая жила частию в деревне, а еще более за границей.
По всему этому, отпуская семью в Европу «к мещанам», он сам стоически держался родного края, служа обществу. Он
был сначала выбран дворянством в посредники полюбовного размежевания и прославился своею полезнейшею деятельностью. Люди, которые испокон века вели между собою мелкие и непримиримые вражды и при прежних посредниках выходили на межи только для того, чтобы посчитаться при сторонних людях, застыдились дяди и
стали смолкать перед его энергическими словами...
Эта просьба старушкою
была подана прокурору на первой неделе великого поста, и о ней вдруг заговорили, как о событии, выходящем вон из ряда; а на сынков
стали покашиваться, но как раз целый год прошел, пока проходили разные процедуры и старушка из тюрьмы доказывала своим свободным детям, что у них еще
есть деньги и что так как они не делились, то она в этих деньгах имеет часть.
В пятницу же дядя встал раньше, чем всегда привык, и сделал довольно продолжительную утреннюю прогулку в санях, потом торопливо позавтракал и поехал в суд, где под
стать ему все
было несколько иначе настроено.
Учреждение корпуса на счет дворян
стало жаркою мечтою дяди: этим разом достигались две цели, и обе первостепенной важности: государю
будет доставлено удовольствие, непосредственными виновниками которого
будут дворяне, а бедные дети получат большой безвозмездный воспитательный приют.