— Препятствия, — отвечает Левша, — нет, а только опасаюсь, что стыдно
будет смотреть и дожидаться, как она изо всего этого разбираться станет.
Неточные совпадения
— Так и так, завтра мы с тобою едем на их оружейную кунсткамеру
смотреть. Там, — говорит, — такие природы совершенства, что как
посмотришь, то уже больше не
будешь спорить, что мы, русские, со своим значением никуда не годимся.
Государь на Мортимерово ружье
посмотрел спокойно, потому что у него такие в Царском Селе
есть, а они потом дают ему пистолю и говорят...
Бросились
смотреть в дела и в списки, — но в делах ничего не записано. Стали того, другого спрашивать, — никто ничего не знает. Но, по счастью, донской казак Платов
был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к государю во всех орденах. Государь говорит...
— Ну, нечего делать, пусть, — говорит, —
будет по-вашему; я вас не знаю, какие вы, ну, одначе, делать нечего, — я вам верю, но только
смотрите, бриллиант чтобы не подменить и аглицкой тонкой работы не испортьте, да недолго возитесь, потому что я шибко езжу: двух недель не пройдет, как я с тихого Дона опять в Петербург поворочу, — тогда мне чтоб непременно
было что государю показать.
Стали все подходить и
смотреть: блоха действительно
была на все ноги подкована на настоящие подковы, а Левша доложил, что и это еще не все удивительное.
— Мы на буреметр, — говорят, —
смотрели: буря
будет, потонуть можешь; это ведь не то, что у вас Финский залив, а тут настоящее Твердиземное море.
Как вышли из буфты в Твердиземное море, так стремление его к России такое сделалось, что никак его нельзя
было успокоить. Водопление стало ужасное, а Левша все вниз в каюты нейдет — под презентом сидит, нахлобучку надвинул и к отечеству
смотрит.
— Что для меня Россия? — отвечал ее кавалер, — страна, где тысячи людей, потому что они богаче меня,
будут смотреть на меня с презрением, тогда как здесь — здесь эта толстая шинель не помешала моему знакомству с вами…
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато,
смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот
посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то
смотрит, чтобы и мне
было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь
смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
)«Эй, Осип, ступай
посмотри комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу
есть дурного обеда, мне нужен лучший обед».