Висленев ушел, а Горданов запер за ним двери на ключ, достал из дорожной шкатулки два револьвера, осмотрел их заряды, обтер
замшей курки и положил один пистолет на комод возле изголовья кровати, другой — в ящик письменного стола. Затем он взял листок бумаги и написал большое письмо в Петербург, а потом на другом клочке бумаги начертил...
Потом показались трубки — деревянные, глиняные, пенковые, обкуренные и необкуренные, обтянутые
замшею и необтянутые, чубук с янтарным мундштуком, недавно выигранный, кисет, вышитый какою-то графинею, где-то на почтовой станции влюбившеюся в него по уши, у которой ручки, по словам его, были самой субдительной сюперфлю, [Суперфлю — (от фр. superflu) — рохля, кисляй.
— Пора! — сказал он вслух, подошел к железному шкапу, отпер его и, вынув из него маленький пузырек синего стекла с завернутым тщательно
замшей горлышком, положил его в жилетный карман.
«Кого арестуют?» — соображал Клим Иванович, давно сняв очки, но все еще протирая стекла
замшей, напряженно прислушиваясь и недоумевая: почему не слышно выстрелов?