Неточные совпадения
— Если тебе,
милый друг,
не противно, сделай милость, поцелуемся.
— Ты это сказал? Ты,
милый, умен как дьякон Семен, который книги продал, да карты купил. И ты претендуешь, что я с тобой
не откровенен. Ты досадуешь на свою второстепенную роль. Играй, дружок, первую, если умеешь.
— Да куда, странничек, бежать-то? Это очень замысловатая штучка! в поле холодно, в лесу голодно. Нет,
милое дитя мое Иосаф Платоныч,
не надо от людей отбиваться, а надо к людям прибиваться. Денежка, мой друг, труд любит, а мы с тобой себе-то хотя, давай,
не будем лгать: мы, когда надо было учиться, свистели; когда пора была грош на маленьком месте иметь, сами разными силами начальствовали; а вот лето-то все пропевши к осени-то и жутко становится.
— Да,
милый друг, мы с ней в родстве, но
не в согласии, — проговорил, уходя, брат. — Прощай, Ларушка.
—
Милый друг,
не режь льву мяса, ему на это природа зубы дала.
— Нет, мой
милый друг, я иду в дело, завещая тебе как Ларошжаклен: si j'avance, suivez-moi; si je recule, tuez-moi, si je meurs, vengez-moi; [если я пойду вперед, следуйте за мной; если я отступлю, убейте меня; если я погибну, отомстите за меня (франц.).] хотя знаю, что последнего ты ни за что
не исполнишь.
—
Не знаю, что ты слышал: Вера очень
милая девочка, но слабого здоровья.
— Эх,
милый друг, — ответила Данка, едва удостоивая Ванскок мимолетного взгляда, — Головцын такой кремешок, что из него ничего
не выкуешь.
— А попасться с ними еще легче. Нет,
милая девица, я и вам на это своего благословения
не даю.
— Я и теперь с вами шучу, скажите ему все; скажите, как Горданов одичал и оглупел вне Петербурга; я даже и сам ему все это скажу и
не скрою, что вы мне,
милая Ванскок, открыли великие дела, и давайте вместе устраивать Висленева.
— Это, милостивый государь,
не дребедень, — отвечал Горданов, — а это ноты, на которых мы сыграем полонез для вашего свадебного пира и учредим на этом дворянство и благосостояние ваших
милых малюток. Прошу вас слушать: человек, написавший все это своею собственною рукой, есть человек, уже компрометированный в политическом отношении, дома у него теперь опять есть целый ворох бумаг, происхождение которых сближает его с самыми подозрительными источниками.
Будучи перевенчан с Алиной, но
не быв никогда ее мужем, он действительно усерднее всякого родного отца хлопотал об усыновлении себе ее двух старших детей и, наконец, выхлопотал это при посредстве связей брата Алины и Кишенского; он присутствовал с веселым и открытым лицом на крестинах двух других детей, которых щедрая природа послала Алине после ее бракосочетания, и видел, как эти
милые крошки были вписаны на его имя в приходские метрические книги; он свидетельствовал под присягой о сумасшествии старика Фигурина и отвез его в сумасшедший дом, где потом через месяц один распоряжался бедными похоронами этого старца; он потом завел по доверенности и приказанию жены тяжбу с ее братом и немало содействовал увеличению ее доли наследства при законном разделе неуворованной части богатства старого Фигурина; он исполнял все, подчинялся всему, и все это каждый раз в надежде получить в свои руки свое произведение, и все в надежде суетной и тщетной, потому что обещания возврата никогда
не исполнялись, и жена Висленева, всякий раз по исполнении Иосафом Платоновичем одной службы, как сказочная царевна Ивану-дурачку, заказывала ему новую, и так он служил ей и ее детям верой и правдой, кряхтел, лысел, жался и все страстнее ждал великой и вожделенной минуты воздаяния; но она, увы,
не приходила.
—
Помилуй, скажи: ведь как было
не верить? Казалось, такой простой, дремучий семинарист…
— Глупо, мой
милый, глупо! Bitter Wasser [Горькая (минеральная) вода (нем.).] тоже противна, да, однако, ее ведь глотают, а
не дуются на нее. Нет, ты, я вижу, совсем античный нигилист; тебя хоть в музей редкостей. Непримиримый, а? Ты непримиримый?
— Да
помилуйте: где же они? А? вы их
не видали — а? ведь с нею каналья Висленев! — и с этим Кишенский опять взмахнул палкой и бросился вперед.
Помилуй и сама посуди: жили мы все вместе, были друзья-приятели; годы целые прошли как мы иначе и
не располагались, что Лариса будет за Подозеровым, и весь город об этом говорил, и вдруг ни с того, ни с сего разрыв, и какой разрыв: ни село, ни пало и разошлись.
— Совершенно искренно, с полным спокойствием и даже с радостью объявила, что Андрей Иваныч сам от нее отказался. Я просто этому сначала
не поверила.
Помилуй, что же это за скачки такие? Я пошла к нему, но он три дня заперт как кикимора, и видеть его нельзя; мужа посылала — нейдет, поп — нейдет; тебя просила написать, ты
не писала…
— А ты хочешь, чтоб я его бранила в письме? Ну извини меня,
милая Катя, я этого
не сделаю.
Нет, — добавила она, — нет; я простая, мирная женщина; дома немножко деспотка: я
не хочу удивлять, но только уж если ты,
милый друг мой, если ты выбрал меня, потому что я тебе нужна, потому что тебе
не благо одному без меня, так (Александра Ивановна, улыбаясь, показала к своим ногам), так ты вот пожалуй сюда; вот здесь ищи поэзию и силы, у меня, а
не где-нибудь и
не в чем-нибудь другом, и тогда у нас будет поэзия без поэта и героизм без Александра Македонского.
— Тогда
не добиваться; но чем же будет жизнь полна? Нет,
милое, уж как хотите, будет мило.
— Мой
милый друг,
не надобно про это говорить, — это большая тайна…
— Ну, это,
милый, ничего
не значит, бойкие-то у нас часто бывают крепче тихонь. А только, впрочем, она тебе бы
не годилась, она тебя непременно в руках бы держала, и даже по оброку бы
не пустила, а заставила бы тебя вместо революций-то юбки кроить.
Я сейчас заехал к Подозерову и говорю: мой
милый друг, vous êtes entièrement hors du chemin, [вы совершенно
не на том пути (франц.).] и что же-с? — кончилось тем, что мы с ним совсем разошлись.
Ночью встанет, сидит на постели и шепчет: «Здравствуй,
милый мой, здравствуй!» Поталеев
не знает, что и делать!
Он сказал им: «
Не плачьте,
милые, ведь это было давно, а может быть, это было и
не так, а может быть… даже, что этого и совсем
не было».
— Сядь уж лучше, пожалуйста,
милая, на место,
не строй подлизй.
Жизнь никогда
не казалась мне особенно дорогою и
милою, а тогда она потеряла для меня всякую цену, и я встретила бы смерть, как высочайшее благо.
— А
не могу я
не пророчить,
милая, когда дар такой имею.
— Ничего, ничего, «моя
милая!» — передразнила его попадья, —
не знаю я что ль? А мне вашей Катерины Ас-тафьевны жалко, — вот вам и сказ, и я насчет вас своему Паиньке давно сказала, что вы недобрый и жестокий человек.
Катерина Астафьевна помнила слова Евангела, что так даже и необходимо; да и в самом деле,
не все ли близкие и
милые ей люди несли тяготы друг друга?
Конфиденции, которые имел Павел Николаевич с очаровательною, беспаспортною княгиней, повели к тому, что Михаил Андреевич видел ее
милые слезы, приял ее раскаяние в увлечении недостойным человеком и, разжалобясь, остался сам ее единственным утешителем, тогда как Горданов отправился немедленно переместить скрипача, так чтобы
не было и следа. С этих пор отношения Бодростина к красавице-княгине вступили в совершенно новую фазу, причем немало значения имели усердие и талант Горданова.
Грегуар младший привык считать себя вполне зависимым от одной матери, а отца считал
не более как за
милого гостя и даже слегка над ним подтрунивал, отчего, впрочем, мать его обыкновенно воздерживала,
не замечая, что сама первая его всему обучила своим живым примером.
—
Помилуйте, как
не понимать-с.
— Нет, за что же-с? За что же? — жалостно вопиял он к Грегуару, — ну, скажите, бога ради, ну кто же в свою жизнь был богу
не грешен, царю
не виноват? Ну, она очень хорошенькая женщинка, даже
милая женщинка, с талантами, с лоском, ну, я бывал, но
помилуйте, чтобы подвести меня под такую глупую штуку, как покража ребенка… Ну, зачем мне было его сбывать?
— А ты, братец, совершенный гороховый шут, — ответил ему смущенный его курбетами Бодростин, едва оторвавшись от своих тяжелых мыслей на минуту. —
Помилуй скажи, только бог знает что наделал нам здесь вчера и уже опять продолжаешь делать сегодня такое же самое, что я в жизнь
не видал.
—
Помилуйте, отчего же
не по вкусу; он любит уединение и пусть живет в деревне, да и она там скорее одумается.
— И что же такое? я этим горжусь. Зато у меня нет никаких потаенных безнравственных мыслей и поступков: я
не растлеваю ничем моей головы и знаете, что я вам скажу, мое
милое дитя: я против вас гораздо целомудреннее, даже я пред вами сама скромность и добродетель.
— Ах,
милый племянник, извини пожалуйста: я стара, меня этим
не обманешь: лучше бы вы ссорились, да поссорившись, сладко мирились, а то… нечему, нечему радоваться.
— Мой
милый друг, — отвечал Подозеров, — я тебя
не понимаю, ты видишь, я постоянно занят и живу, никого
не видя, один в деревне… За что же ты хочешь лишить меня старых друзей?
Глафира была так умна, что, очутясь наедине с Синтяниной, сейчас же сбавила с себя значительную долю духовной строгости и заговорила о Ларисе с величайшим участием,
не упустив, однако, сказать, что Лара «очень
милое, но, по ее мнению, совершенно погибшее создание, которое, сделавши ложный шаг,
не находит в себе сил остановиться и выйти на другую дорогу».
— Но извини меня,
милый друг, а я
не знаю ничего на свете глупее того, о чем ты ведешь разговоры, — воскликнул Бодростин.
—
Помилуйте, зачем же мне гулять, когда я этого совсем
не хочу? Я
не дитя и
не комнатная собака, чтобы меня насильно гулять водить.
— Ну, уж извините меня, а я
не так думаю, — мне звери
милее скотин. При этой смете, позвольте доложить, что господин и госпожа Ропшины вам кланяются: они еще
не издохли, и даже
не собираются.