Во всю последнюю путину Жозеф не покидал своего угла и показался Глафире лишь в Эйдкунене, у таможенного прилавка, но затем, переехав
русскую границу, он начал ей досаждать на каждой станции, подбегая к окну ее вагона и прося ее «серьезно» сказать ему: имеет ли она средство спасти его?
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из детей во время болезни матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им на дорогу, прося только, чтобы и ее взяли; ямщики провезли их до
русской границы за бесценок или даром; часть семьи шла, другая ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта до Москвы.
Во-первых, это город, никогда не видавший никакой эпидемии, а так как вы человек развитый, то, наверно, смерти боитесь; во-вторых, близко от
русской границы, так что можно скорее получать из любезного отечества доходы; в-третьих, заключает в себе так называемые сокровища искусств, а вы человек эстетический, бывший учитель словесности, кажется; ну и наконец, заключает в себе свою собственную карманную Швейцарию — это уж для поэтических вдохновений, потому, наверно, стишки пописываете.
Вот, вот она! вот
русская граница! // Святая Русь, Отечество! Я твой! // Чужбины прах с презреньем отряхаю // С моих одежд — пью жадно воздух новый: // Он мне родной!.. теперь твоя душа, // О мой отец, утешится, и в гробе // Опальные возрадуются кости! // Блеснул опять наследственный наш меч, // Сей славный меч, гроза Казани темной, // Сей добрый меч, слуга царей московских! // В своем пиру теперь он загуляет // За своего надёжу-государя!..
Я убрал аппарат, и мы пошли к другому кургану. Я заинтересовался, почему он так хорошо говорит по-русски, и узнал, что он долго жил на
русской границе. Мы разговорились о многом, и он мне рассказал следующее:
Неточные совпадения
— Вы говорите, — продолжала хозяйка начатый разговор, — что мужа не может интересовать всё
русское. Напротив, он весел бывает за
границей, но никогда так, как здесь. Здесь он чувствует себя в своей сфере. Ему столько дела, и он имеет дар всем интересоваться. Ах, вы не были в нашей школе?
— Позор и срам! — отвечал полковник. — Одного боишься, — это встречаться с
Русскими за
границей. Этот высокий господин побранился с доктором, наговорил ему дерзости за то, что тот его не так лечит, и замахнулся палкой. Срам просто!
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за
границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все
Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Князь же, напротив, находил за
границей всё скверным, тяготился европейской жизнью, держался своих
русских привычек и нарочно старался выказывать себя за
границей менее Европейцем, чем он был в действительности.
С тем тактом, которого так много было у обоих, они за
границей, избегая
русских дам, никогда не ставили себя в фальшивое положение и везде встречали людей, которые притворялись, что вполне понимали их взаимное положение гораздо лучше, чем они сами понимали его.