В шестидесятых годах он разрешал всех арестованных, даже в секретных камерах при полицейских домах, то есть политических преступников,
водить в баню в сопровождении «мушкетеров» (безоружных служителей при полицейских домах).
В одной из записок Фомин сообщал, что он сидит в своей конурке третий год безвыходно. Его не пускают гулять, даже не
водят в баню. Раз в месяц вносят в камеру большую ванну, и он моется в присутствии сторожа и смотрителя. При этом у «его благородия» хватало совести насмехаться над заключенным, который — «ишь ты, моется в ванне, как барин».
В спальне среднеотделенок было особенно тихо в этот злополучный вечер. Воспитанниц перед ужином
водили в баню, и они теперь в белых головных косыночках на головах и в теплых байковых платках, покрывающих плечи, сновали по обширной спальне и прилегающей к ней умывальной комнате и по длинному, полутемному коридору, тихо шепотом делясь между собою впечатлениями минувшего дня.
Неточные совпадения
— Ах, да ты, верно, старой Акули застыдился! так ведь ей, голубчик, за семьдесят! И мастерица уж она мыть! еще папеньку твоего мывала, когда
в Малиновце жила. Вздор, сударь, вздор! Иди-ка
в баньку и мойся!
в чужой монастырь с своим уставом не ходят! Настюша! скажи Акулине да
проведи его
в баню!
Начав брать по копейке за веник, хозяева нажили огромные деньги, а улучшений
в «простонародных»
банях не
завели никаких.
В «простонародные»
бани водили командами солдат из казарм; с них брали по две копейки и выдавали по одному венику на десять человек.
Когда появилось
в печати «Путешествие
в Арзрум», где Пушкин так увлекательно описал тифлисские
бани, Ламакина выписала из Тифлиса на пробу банщиков-татар, но они у коренных москвичей, любивших горячий полок и душистый березовый веник, особого успеха не имели, и их больше уже не выписывали. Зато наши банщики приняли совет Пушкина и
завели для любителей полотняный пузырь для мыла и шерстяную рукавицу.
Веселье продолжалось целых три дня, так что Полуянов тоже перестал узнавать гостей и всех спрашивал, по какому делу вызваны. Он очувствовался только тогда, когда его
свозили в Суслон и выпарили
в бане. Михей Зотыч, по обыкновению, незаметно исчез из дому и скрывался неизвестно где.