Стоило завидевшим его где-нибудь
играющим детям в перепуге броситься вроссыпь с криком: «ой, лышенько, старый Дукач иде», как уже этот перепуг оказывался не напрасным: старый Дукач бросался в погоню за разбегающимися ребятишками со своею длинною палкою, какую приличествует иметь в руках настоящему степенному малороссийскому казаку, или с случайно сорванною с дерева хворостиною.
Это было то время, которое холодным людям просто смешно, а у нас оно срывает улыбку, но не улыбку презренья, а ту улыбку, с которой мы смотрим на
играющих детей: нам нельзя играть — пусть они поиграют.
Солнце, склоняясь к крышам соседних флигелей за садом, освещало группу
играющих детей, освещало их радостные, веселые, раскрасневшиеся лица, играло на разбросанных повсюду пестрых игрушках, скользило по мягкому ковру, наполняло всю комнату мягким, теплым светом. Все, казалось, здесь радовалось и ликовало.
Толпа
играющих детей, // Испуганных огнем очей, // Одеждой чуждой пришлеца // И бледностью его лица, // Его встречает у крыльца, // И с криком убегает прочь…
Ясным, как небо, весельем дышали гармоничные звуки, и, путаясь среди их звонких голосов, как взрослый среди
играющих детей, мягким баритоном поддакивал средний колокол.
Неточные совпадения
Из окна острога он только и делал, что смотрел на
играющих на тюремном дворе
детей.
Он сидел, расставив вытянутые ноги, как делают это
играющие в мяч
дети.
Между
детьми и кредиторами объявилась игра, в которой на ставке стояла престарелая мать первых, и она бог весть бы докуда просидела и, может быть, и умерла бы в тюрьме, потому что и та и другая из
играющих сторон обличали большой такт и выдержку: кредиторы томили старушку в тюрьме, надеясь добиться, что
дети сжалятся над нею и отдадут деньги, а
дети были еще тверже в своем намерении не платить денег и оставить мать в тюрьме.
Я помню, как один раз услышал я, что он смеется: я заглянул в его комнату и увидел, что мой строгий наставник, держа в руке какую-то математическую книгу, хохочет, как
дитя, смотря на
играющих котят…
Он сначала мысленно видел себя еще
ребенком, белокурым, кудрявым, резвым, шаловливым мальчиком, любимцем-баловнем родителей, грозой слуг и особенно служанок; он видел себя невинным воспитанником природы,
играющим на коленях няни, трепещущим при слове: бука — он невольно улыбался, думая о том, как недавно прошли эти годы, и как невероятно они погибли…