Неточные совпадения
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые
ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы
все одно, мы
все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
— Оставьте ее, она не понимает, — с многозначительной гримасой простонала Ольга Сергеевна, — она не понимает, что убивает родителей. Штуку отлила: исчезла
ночью при сторонних людях. Это
все ничего для нее не значит, — оставьте ее.
— А у нас-то теперь, — говорила бахаревская птичница, — у нас скука престрашенная… Прямо сказать, настоящая Сибирь, как есть Сибирь. Мы словно как в гробу живем. Окна в доме заперты, сугробов нанесло, что и не вылезешь: живем старые да кволые. Все-то наши в городе, и таково-то нам часом бывает скучно-скучно, а тут как еще псы-то
ночью завоют, так инда даже будто как и жутко станет.
Положим, Юстину Помаде сдается, что он в такую
ночь вот беспричинно хорошо себя чувствует, а еще кому-нибудь кажется, что там вон по проталинкам сидят этакие гномики, обязанные веселить его сердце; а я думаю, что мне хорошо потому, что этот здоровый воздух сильнее гонит мою кровь, и
все мы все-таки чувствуем эту прелесть.
— Гу-гу-гу-у-ой-иой-иой! — далеко уже за лодкою простонал овражный пугач, а лодка
все неслась по течению, и тишина окружающей ее
ночи не нарушалась ни одним звуком, кроме мерных ударов весел и тонкого серебряного плеска от падающих вслед за ударом брызгов.
А дело было в том, что
всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук и ног в параличе и любовался, как полнела и добрела во
всю мочь его грозная половина, с утра до
ночи курившая трубку с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
А то отправятся доктор с Араповым гулять
ночью и долго бродят бог знает где, по пустынным улицам, не боясь ни ночных воров, ни усталости. Арапов
все идет тихо и вдруг, ни с того ни с сего, сделает доктору такой вопрос, что тот не знает, что и ответить, и еще более убеждается, что правленье корректур не составляет главной заботы Арапова.
— А что, — начал тихо Арапов, крепко сжимая руку Розанова, — что, если бы
все это осветить другим светом? Если бы
все это в темную
ночь залить огнем? Набат, кровь, зарево!..
Одна мысль, что ее Вася будет иностранцем в России, заставляла ее млеть от ужаса, и, падая
ночью у детской кровати перед освященным образом Спасителя, она шептала: «Господи! ими же
веси путями спаси его; но пусть не моя совершится воля, а твоя».
Молодые люди уснули и, кажется,
весь дом заснул до полуночи. Но это только так казалось, потому что Варвара Ивановна быстро припрыгнула на постели, когда в четвертом часу
ночи в передней послышался смелый и громкий звонок.
Все там было свое как-то: нажгут дома, на происшествие поедешь, лошадки фыркают, обдавая тонким облаком взметенного снега,
ночь в избе, на соломе, спор с исправником, курьезные извороты прикосновенных к делу крестьян, или езда теплою вешнею
ночью, проталины, жаворонки так и замирают, рея в воздухе, или, наконец, еще позже, едешь и думаешь… тарантасик подкидывает, а поле как посеребренное, и по нем ходят то тяжелые драхвы, то стальнокрылые стрепеты…
Доктор с Калистратовою просидели молча целую
ночь, и обоим им сдавалось, что
всю эту
ночь они вели самую задушевную, самую понятную беседу, которую только можно бы испортить всяким звуком голоса.
Дружба и теплота их взаимных отношений
все заходили далее и далее. Часто целые короткие
ночи просиживали они на холмике, говоря о своем прошедшем. О своем будущем они никогда не говорили, потому что они были люди без будущего.
Няня, проводив Ступину, затворила за нею дверь, не запиравшуюся на ключ, и легла на тюфячок, постланный поперек порога. Лиза читала в постели. По коридору два раза раздались шаги пробежавшей горничной, и в доме
все стихло.
Ночь стояла бурная. Ветер со взморья рвал и сердито гудел в трубах.
— Да, да, да, уж когда я говорю, так это так. Сегодня
ночью арестовали Райнера; квартира его опечатана, и
все бумаги взяты.
Ночь всю до бела света она провела одетая в своем кресле и, когда Ступина утром осторожно постучалась в ее дверь, привскочила с выражением страшного страдания.
— Сидите по
ночам. У меня, когда я буду редактором,
все в одну
ночь будет очищаться.