Неточные совпадения
— Да как же, матушка! Раз, что жар, а другое
дело, последняя станция до губерни-то. Близко, близко, а ведь сорок верст еще. Спознишься выехать, будет ни
два ни полтора. Завтра, вон, люди говорят, Петров
день; добрые люди к вечерням пойдут; Агнии Николаевне и сустреть вас некогда будет.
Днями она бегала по купеческим домам, давая полтинные уроки толстоногим дщерям русского купечества, а по вечерам часто играла за
два целковых на балах и танцевальных вечеринках у того же купечества и вообще у губернского demi-mond’а. [полусвета (франц.).]
Два года промелькнули для Помады, как один
день счастливый.
На дворе училища было постоянно очень тихо, но все-таки двор
два раза в
день оглашался веселыми, резкими голосами школьников, а уж зато в саду, начинавшемся за смотрительским флигелем, постоянно царила ненарушимая, глубокая тишина.
Не успеет, бывало, Бахарев, усевшись у двери, докурить первой трубки, как уже вместо беспорядочных облаков дыма выпустит изо рта стройное, правильное колечко, что обыкновенно служило несомненным признаком, что Егор Николаевич ровно через
две минуты встанет, повернет обратно ключ в двери, а потом уйдет в свою комнату, велит запрягать себе лошадей и уедет
дня на
два, на три в город заниматься
делами по предводительской канцелярии и дворянской опеке.
Правду говоря, однако, всех тяжеле в этот
день была роль самого добросердого барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом
два удовольствия: надевала на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы не по собственной воле, имея, однако, в виду все приятные стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила ее натура, не уважавшая капризов распущенного разума.
В восемь часов утра начинался
день в этом доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из
двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти целые
дни Женни.
Все, что вдруг пошло массою, было деморализовано от ранних
дней, все слышало ложь и лукавство; все было обучено искать милости, помня, что «ласковое телятко
двух маток сосет».
— Да. Я заеду в Мерево, обряжу тебе залу и мой кабинет, а ты тут погости
дня два-три, пока дом отойдет.
Стоял сумрачный декабрьский
день, и порошил снег; на дворе было
два часа.
В то время иностранцам было много хода в России, и Ульрих Райнер не остался долго без места и без
дела. Тотчас же после приезда в Москву он поступил гувернером в один пансион, а оттуда через
два года уехал в Калужскую губернию наставником к детям богатого князя Тотемского.
— «Тлен», — нетерпеливо подсказал Арапов и, надвинув таинственно брови, избоченился и стал эффектно выкладывать по пальцам, приговаривая: без рода и племени — раз; еврей, угнетенная национальность, — это
два; полон ненависти и злобы — это три; смел, как черт, — четыре; изворотлив и хитер, пылает мщением, ищет
дела и литограф — с! — Что скажете? — произнес, отходя и становясь в позу, Арапов.
Вскоре после описанных последних событий Розанов с Райнером спешно проходили по одному разметенному и усыпанному песком московскому бульвару. Стоял ясный осенний
день, и бульвар был усеян народом. На Спасской башне пробило
два часа.
Прошла неделя. Розанов получил из Петербурга
два письма, а из больницы отпуск. В этот же
день, вечером, он спросил у девушки свой чемоданчик и начал собственноручно укладываться.
Прошло
два года. На дворе стояла сырая, ненастная осень; серые петербургские
дни сменялись темными холодными ночами: столица была неопрятна, и вид ее не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были в это время картины людных мест города, они не могли дать и самого слабого понятия о впечатлениях, производимых на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного из печальнейших углов Петербургской стороны.
Лиза с самого приезда в Петербург поселилась с Бертольди на небольшой квартирке. Их скоро со всех сторон обложили люди
дела. Это была самая разнокалиберная орава. Тут встречались молодые журналисты, подрукавные литераторы, артисты, студенты и даже
два приказчика.
Евгения Петровна упросила Лизу погостить у нее два-три
дня, пока дом немножко отогреется и все приведется в порядок.
В течение этих
двух месяцев каждый
день разбирались вопросы: можно ли брать за работу дороже, чем она стоит, хотя бы это и предлагали?
Дней пять они ездили, отыскивая себе квартиру, но не находили того, чего им хотелось, а в это время случились
два неприятные обстоятельства: Райнер простудился и заболел острым воспалением легких, и прислуга Дома Согласия, наскучив бестолковыми требованиями граждан, взбунтовалась и требовала расчета.
Девушки фыркали над белоярцевскими прибаутками, но
дня через
два опять начинали...
Если двое не уживаются, то, по-видимому, справедливее всего было бы предоставить это
дело суждению общего собрания, которое может по этому случаю назначить экстренное заседание и решить этот спорный вопрос на том основании: кто из
двух полезнее для общества, т. е. ассоциации.
В эти же
дни Николай Степанович Вязмитинов получил командировку, взял подорожную и собирался через несколько
дней уехать месяца на
два из Петербурга, и, наконец, в один из этих
дней Красин обронил на улице свой бумажник, о котором очень сожалел, но не хотел объявить ни в газетах, ни в квартале и даже вдруг вовсе перестал говорить о нем.
— Нет, не все равно. К Евгении Петровне
дня через
два будет можно; к Полине Петровне тоже можно, а сюда, в свою залу, положительно нельзя, и нельзя ни под каким видом.
Доктор молча прошел в свой кабинет и наутро распорядился только заставить шкафом одни двери, чтобы таким образом
разделить свою квартиру на
две как бы отдельные половины.
Неточные совпадения
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не
день, не
два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Гласит // Та грамота: «Татарину // Оболту Оболдуеву // Дано суконце доброе, // Ценою в
два рубля: // Волками и лисицами // Он тешил государыню, // В
день царских именин // Спускал медведя дикого // С своим, и Оболдуева // Медведь тот ободрал…» // Ну, поняли, любезные?» // — Как не понять!
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий
день разогнул ему Историю и указал ему в ней
два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
Наконец в
два часа пополудни седьмого
дня он прибыл. Вновь назначенный, «сущий» градоначальник был статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров.
Дома он через минуту уже решил
дело по существу.
Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.