— Ты того, Петруха… ты не этого… не падай духом. Все, брат, надо переносить. У нас в полку тоже это случилось. У нас раз этого ротмистра разжаловали в солдаты. Разжаловали, пять лет был в солдатах, а потом отличился и опять пошел: теперь полицеймейстером служит на Волге;
женился на немке и два дома собственные купил. Ты не огорчайся: мало ли что в молодости бывает!
Он учился на казенный счет в Московском университете и, выпущенный лекарем, прежде назначения
женился на немке, дочери какого-то провизора; приданое ее, сверх доброй и самоотверженной души, сверх любви, которую она, по немецкому обычаю, сохранила на всю жизнь, состояло из нескольких платьев, пропитанных запахом розового масла с ребарбаром.
Мамаша, которая родила менья, — умерла, а папаша
женился на немке и тоже помер, а немка вышла замуж за немца — вот у меня еще и папаша и мамаша, а оба — не мои!
Неточные совпадения
У нас никому не нравилась эта дама, которую, по правде говоря, даже не шло как-то называть и дамою — так она была груба и простонародна, и из нас многие задавали себе вопрос: что могло привлечь Пекторалиса к этой здоровой, вульгарной
немке и стоило ли для нее давать и исполнять такие обеты, какие нес он, чтобы
на ней
жениться. И еще он ездил за нею в такую даль, в Германию… Так и хочется, бывало, ему спеть:
Вечером Андрей Васильич пришел ко мне. Спервоначалу так себе о том, о сем покалякали. Потом речь
на немку свел, хвалит ее пуще божьего милосердия. Я слушаю да думаю: что еще будет! Говорит, она-де и креститься может; господа-де
женятся же
на немках. Смекнул, к чему речь клонит, говорю ему: «Господам и воля господская, а нашему брату то не указ. Вы мой гость, Андрей Васильич, грубой речи вам не молвлю, а перестанем про еретицу толковать… ну ее к бесу совсем!» «Да мне, говорит, Димитрия Корнилыча жалко».
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая
немка,
на которой доктор
женился в Польше. Доктор или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодою женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.