Неточные совпадения
Няне, Марине Абрамовне, пятьдесят лет. Она московская солдатка, давно близкая слуга семьи Бахаревых, с которою не разлучается уже более двадцати лет. О ней
говорят, что она с душком, но
женщина умная и честная.
— Умру,
говорит, а правду буду
говорить. Мне,
говорит, сработать на себя ничего некогда, пусть казначею за покупками посылают. На то она,
говорит, казначея, на то есть лошади, а я не кульер какой-нибудь, чтоб летать. Нравная
женщина!
— Какой ты странный, Егор Николаевич, — томно вмешалась Ольга Сергеевна. — Уж, верно,
женщина имеет причины так
говорить, когда
говорит.
Это была русская
женщина, поэтически восполняющая прелестные типы
женщин Бертольда Ауэрбаха. Она не была второю Женни, и здесь не место
говорить о ней много; но автор, находясь под неотразимым влиянием этого типа, будет очень жалеть, если у него не достанет сил и уменья когда-нибудь в другом месте рассказать, что за лицо была Марья Михайловна Райнер, и напомнить ею один из наших улетающих и всеми позабываемых женских типов.
Благодарила его за почтение к ней,
говорила об обязанностях человека к Богу, к обществу, к семье и к
женщине.
— Что немец, — немец еще пьет, а он баба, — подсказал Бычков. — Немец
говорит: Wer liebt nicht Wein, Weib und Gesang, der bleibt em Narr sein Leben lang! [Кто не любит вина,
женщин и песен, тот глупец на всю жизнь! (нем.)]
Ярошиньский всех наблюдал внимательно и не давал застыть живым темам. Разговор о
женщинах, вероятно, представлялся ему очень удобным, потому что он его поддерживал во время всего ужина и, начав полушутя, полусерьезно
говорить об эротическом значении
женщины, перешел к значению ее как матери и, наконец, как патриотки и гражданки.
— Как же! Капустой больных кормит, у
женщины молока нет, а он кормить ребенка велит, да и лечи,
говорит.
Но пока это ходило в предположениях, к которым к тому же никто, кроме Рогнеды Романовны, не изъявлял горячего сочувствия, маркиза столкнулась у Богатыревой с Ольгою Сергеевной Бахаревой, наслушалась от той, как несчастная
женщина бегала просить о защите, додумала три короба собственных слов сильного значения, и над Розановым грянул суд, ошельмовавший его заочно до степеней самых невозможных. Даже самый его либерализм ставился ему в вину. Маркиза сопела,
говоря...
— Да. Как
женщины увидали, сичас вразброд. Банчик сичас ворота. Мы под ворота. Ну, опять нас загнали, — трясемся. «Чего,
говорит, спужались?»
Говорим: «Влашебник ходит». Глядим, а она женскую рубашку одевает в предбаннике. Ну, барышня вышла. Вот греха-то набрались! Смерть. Ей-богу, смерть что было: стриженая, ловкая, как есть мужчина, Бертолева барышня называется.
У Полиньки Калистратовой, как
говорят женщины, предчувствие было, что ей не должно идти к террасе, и предчувствие ее оправдалось.
— «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как
говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать
женщину за то, что она дает широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту
женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.
— Ну, извините, я уж не могу с вами и
говорить после того, что вы сказали при двух
женщинах.
Впрочем, верила порче одна кухарка,
женщина, недавно пришедшая из села; горничная же, девушка, давно обжившаяся в городе и насмотревшаяся на разные супружеские трагикомедии, только не спорила об этом при Розанове, но в кухне
говорила: «Точно ее, барыню-то нашу, надо отчитывать: разложить, хорошенько пороть, да и отчитывать ей: живи, мол, с мужем, не срамничай, не бегай по чужим дворам.
— Сполна целостию. Нет,
говорю: она моя жена теперь, шабаш. У меня
женщину трогать ни-ни. Я вот этой Кулобихе
говорю: дай пять тысяч на развод, сейчас разведусь и благородною тебя сделаю. Я уж не отопрусь. Я слово дал и не отопрусь.
— Она очень умная
женщина, —
говорила Варвара Ивановна о маркизе, — но у нее уж ум за разум зашел; а мое правило просто: ты девушка, и повинуйся. А то нынче они очень уж сувки, да не лувки.
— Да, не
говори этого, — продолжала, не расслушав,
женщина.
— Ну, не правда ли! — подхватила Бертольди. — Ведь это все лицемерие, пошлость и ничего более. Ступина
говорит, что это пустяки, что это так принято: тем-то и гадко, что принято. Они подают бурнусы, поднимают с полу носовые платки, а на каждом шагу, в серьезном деле, подставляют
женщине ногу; не дают ей хода и свободы.
Пустынная зала, приведенная относительно в лучший порядок посредством сбора сюда всей мебели из целого дома, оживилась шумными спорами граждан.
Женщины, сидя около круглого чайного стола,
говорили о труде; мужчины
говорили о
женщинах, в углу залы стоял Белоярцев, окруженный пятью или шестью человеками. Перед ним стояла госпожа Мечникова, держа под руку свою шестнадцатилетнюю сестру.
Девушке часто хотелось вмешаться в эти разговоры, она чувствовала, что уже много понимает и может вмешаться во многое, а ее считали ребенком, и только один Красин да Белоярцев
говорили с ней хотя в наставительном тоне, но все-таки как со взрослой
женщиной.
Женщины наотрез отказались от такой службы, и только одна Бертольди
говорила, что это надо обсудить.
— Жаль ее, однако, —
говорили женщины.
— Верю, Я верю в себя, в вас. В вас я очень верю, верю и в других, особенно в
женщин. Их самая пылкость и увлечение
говорит если не за их твердость, то за их чистосердечность. А такие господа, как Красин, как Белоярцев, как множество им подобных… Помилуйте, разве с такими людьми можно куда-нибудь идти!
— Нет, позвольте, —
говорили наперебой молодая супруга одного начальника отделения и внучка камергерши Меревой, забивая насмерть Зарницына и еще нескольких молодящихся чиновников. — Что же вы, однако, предоставили
женщине?
Неточные совпадения
— Я, напротив, полагаю, что эти два вопроса неразрывно связаны, — сказал Песцов, — это ложный круг.
Женщина лишена прав по недостатку образования, а недостаток образования происходит от отсутствия прав. — Надо не забывать того, что порабощение
женщин так велико и старо, что мы часто не хотим понимать ту пучину, которая отделяет их от нас, —
говорил он.
С следующего дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити заметила, что М-llе Варенька и с Левиным и его
женщиной находится уже в тех отношениях, как и с другими своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для
женщины, не умевшей
говорить ни на одном иностранном языке.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только
женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала
говорить с ним.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты
говоришь, что он с ней
говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти
женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Кити испытывала особенную прелесть в том, что она с матерью теперь могла
говорить, как с равною, об этих самых главных вопросах в жизни
женщины.