Неточные совпадения
— Экипаж на житный двор, а лошадей в конюшню! Тройку рабочих пусть выведут пока из стойл и поставят под сараем, к решетке. Они смирны, им ничего не сделается. А мы пойдемте в
комнаты, — обратилась она к ожидавшим ее девушкам и, взяв за руки Лизу и Женни, повела их на крыльцо. — Ах, и забыла совсем! — сказала игуменья, остановясь на верхней ступеньке. — Никитушка! винца ведь не
пьешь, кажется?
Тут
была маленькая проходная
комната вроде передней, где стоял большой платяной шкаф, умывальный столик с большим медным тазом и медным же рукомойником с подъемным стержнем; небольшой столик с привинченной к нему швейной подушечкой и кровать рыжей келейницы, закрытая ватным кашемировым одеялом.
Рядом
была комната самой Агнии.
Окна парадных
комнат дома выходили на гору, на которой
был разбит новый английский сад, и под ней катилась светлая Рыбница, а все жилые и вообще непарадные
комнаты смотрели на двор.
Тут же со двора
были построены в ряд четыре подъезда: парадный, с которого
был ход на мужскую половину, женский чистый, женский черный и, наконец, так называемый ковровый подъезд, которым ходили в
комнаты, занимаемые постоянно швеями, кружевницами и коверщицами, экстренно — гостями женского пола и приживалками.
Училищный флигель состоял всего из пяти очень хороших
комнат, выходивших частию на чистенький, всегда усыпанный желтым песком двор уездного училища, а частию в старый густой сад, тоже принадлежащий училищу, и, наконец, из трех окон залы
была видна огибавшая город речка Саванка.
— Это гадко, а не просто нехорошо. Парень слоняется из дома в дом по барынькам да сударынькам, везде ему рады. Да и отчего ж нет? Человек молодой, недурен, говорить не дурак, — а дома пустые
комнаты да женины капризы помнятся; эй, глядите, друзья, попомните мое слово:
будет у вас эта милая Зиночка ни девушка, ни вдова, ни замужняя жена.
— Но у нее не
будет комнаты.
Смотритель и Вязмитинов с Зарницыным
были на вечере, но держались как-то в сторонке, а доктор обещал
быть, но не приехал. Лиза и здесь, по обыкновению, избегала всяких разговоров и, нехотя протанцевав две кадрили, ушла в свою
комнату с Женей.
Теперь только, когда этот голос изобличил присутствие в
комнате Помады еще одного живого существа, можно
было рассмотреть, что на постели Помады, преспокойно растянувшись, лежал человек в дубленом коротком полушубке и, закинув ногу на ногу, преспокойно курил довольно гадкую сигару.
В
комнате не
было ни чемодана, ни дорожного сака и вообще ничего такого, что свидетельствовало бы о прибытии человека за сорок верст по русским дорогам. В одном углу на оттоманке валялась городская лисья шуба, крытая черным атласом, ватный капор и большой ковровый платок; да тут же на полу стояли черные бархатные сапожки, а больше ничего.
— Нет, я здесь останусь. Я напьюсь чаю, вина
выпью, оденусь шубой и велю всю ночь топить — ничего и здесь. Эта
комната скоро согреется.
Доктор не позволял Лизе ни о чем разговаривать, да она и сама не расположена
была беседовать. В
комнате поправили лампаду и оставили Лизу одну с своими думами и усталостью.
С приездом Женни здесь все пошло жить. Ожил и помолодел сам старик, сильнее зацвел старый жасмин, обрезанный и подвязанный молодыми ручками; повеселела кухарка Пелагея, имевшая теперь возможность совещаться о соленьях и вареньях, и повеселели самые стены
комнаты, заслышав легкие шаги грациозной Женни и ее тихий, симпатичный голосок, которым она, оставаясь одна, иногда безотчетно
пела для себя: «Когда б он знал, как пламенной душою» или «Ты скоро меня позабудешь, а я не забуду тебя».
— Я завтра еду, все уложено: это мой дорожный наряд. Сегодня открыли дом, день
был такой хороший, я все ходила по пустым
комнатам, так славно. Вы знаете весь наш дом?
— Ну, пусть, положим, теперича, — рассуждали между собою приятельницы, — двадцать пять рублей за харчи. Какие уж там она ему дает харчи, ну только уж так
будем считать: ну, двадцать пять рублей. Ну, десять с полтиной за
комнаты: ну, тридцать пять с полтиной. А ведь она сорок два рубля берет! За что она шесть с полтиной берет? Шесть с полтиной — деньги: ведь это без пятиалтынного два целковых.
Зарницын, единственный сын мелкопоместной дворянской вдовы,
был человек другого сорта. Он жил в одной просторной
комнате с самым странным убранством, которое всячески давало посетителю чувствовать, что квартирант вчера приехал, а завтра непременно очень далеко выедет. Даже большой стенной ковер, составлявший одну из непоследних «шикозностей» Зарницына, висел микось-накось, как будто его здесь не стоило прибивать поровнее и покрепче, потому что владелец его скоро вон выедет.
Многосторонние удобства Лизиной
комнаты не совсем выручали один ее весьма неприятный недостаток. Летом в ней с девяти или даже с восьми часов до четырех
было до такой степени жарко, что жара этого решительно невозможно
было выносить.
— Все это так и
есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув на фундамент перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в
комнаты, чтобы люди у ворот не останавливались; только всего и
было.
— Пойдем, Лиза, я тебя
напою шоколатом: я давно берегу для тебя палочку; у меня нынче
есть отличные сливки, — сказала Женни, и они пошли в ее
комнату, между тем как Помада юркнул за двери и исчез за ними.
В том каменном полуэтаже, над которым находилась квартира Нечая,
было также пять жилых
комнат. Три из них занимала хозяйка дома, штабс-капитанша Давыдовская, а две нанимал корректор одной большой московской типографии, Ардалион Михайлович Арапов.
Арапов нанимал у Давыдовской две
комнаты, в которые вход
был, однако, из общей передней. В первой
комнате с диваном и двумя большими зеркалами у него
был гостиный покой, а во второй он устроил себе кабинет и спальню.
Домик Райнера, как и все почти швейцарские домики,
был построен в два этажа и местился у самого подножия высокой горы, на небольшом зеленом уступе, выходившем плоскою косою в один из неглубоких заливцев Фирвальдштетского озера. Нижний этаж, сложенный из серого камня,
был занят службами, и тут же
было помещение для скота; во втором этаже, обшитом вычурною тесовою резьбою,
были жилые
комнаты, и наверху мостился еще небольшой мезонин в два окна, обнесенный узорчатою галереею.
Солдатик пошел на цыпочках, освещая сальною свечкою длиннейшую
комнату, в окна которой светил огонь из противоположного флигеля. За первою
комнатою начиналась вторая, немного меньшая; потом третья, еще меньшая и, наконец, опять большая, в которой
были растянуты длинные ширмы, оклеенные обойною бумагою.
Далее, в углублении
комнаты, стояли мягкий полукруглый диван и несколько таких же мягких кресел, обитых зеленым трипом. Перед диваном стоял небольшой ореховый столик с двумя свечами. К стене, выходившей к спальне Рациборского, примыкала длинная оттоманка, на которой свободно могли улечься два человека, ноги к ногам. У четвертой стены, прямо против дивана и орехового столика,
были два шкафа с книгами и между ними опять тяжелая занавеска из зеленого сукна, ходившая на кольцах по медной проволоке.
Розанов с изумлением оглядел
комнату: Рациборского здесь не
было, а голос его раздавался у них над самым ухом.
— Я живу один с человеком, часто усылаю его куда-нибудь, а сам сижу постоянно за работою в этой
комнате, так должен
был позаботиться о некоторых ее удобствах.
Этим временем в гостиную из задних
комнат вошли три девушки. Одна из них
была Рогнеда Романовна, другая — дочь маркизы, а третья — Лиза.
Прежде чем лакей успел объяснить ей, что это значит, слух ее
был поражен многоголосным криком из
комнаты сына.
— Господа! — крикнула она студентам, войдя в
комнату сына. — Вы видели, что
было с Сережей? За это я вам обязана: вчера
была сходка, а сегодня арестант. Прошу вас оставить мой дом.
На Чистых Прудах становилось скучновато. Новостей эффектных не
было. Маркиз жаловался, что сходка топчет в его
комнате полы и раздавила зубную щеточку накладного серебра.
В
комнатах Арапова
было тихо и темно. Только чуть-чуть на этой темноте намечались туманные пятна, обозначавшие места окон.
— Что это за таинственные посетители? — спросил, входя к Розанову, Лобачевский, из
комнаты которого чрез двери
был слышен этот разговор.
«Где же ум
был? — спрашивал он себя, шагая по
комнате. — Бросил одну прорву, попал в другую, и все это даже не жалко, а только смешно и для моих лет непростительно глупо. Вон диссертация валяется… а дома Варинька…»
Более полутора часа пролежал в таком положении один-одинешенек бедный корректор. Никто к нему не входил в
комнату, никто о нем не понаведался: хозяина и слуха и духа не
было.
— Арапка! — крикнула Давыдовская, входя вслед за корректором в его
комнаты. — А у тебя ночью гости
были.
Комната Бертольди
была непредставительна и не отличалась убранством.
— Какая свиньиша, однако же, этот Розанов: его тоже непременно нужно
будет похерить, — проговорила Бертольди, сделав несколько концов по
комнате.
Лиза
была в это время в разладе с своими и не выходила за порог своей
комнаты. Полинька Калистратова навещала ее аккуратно каждое утро и оставалась у ней до обеда. Бертольди Ольга Сергеевна ни за что не хотела позволить Лизе принимать в своем доме; из-за этого-то и произошла новая размолвка Лизы с матерью.
Одевшись, Розанов вышел за драпировку и остолбенел: он подумал, что у него продолжаются галлюцинации. Он протер глаза и, несмотря на стоявший в
комнате густой сумрак, ясно отличил лежащую на диване женскую фигуру. «Боже мой! неужто это
было не во сне? Неужто в самом деле здесь Полинька? И она видела меня здесь!.. Это гостиница!» — припомнил он, взглянув на нумерную обстановку.
Минут десять в зале
была такая тишина, такое мертвое молчание, что, казалось, будто все лица этой живой картины окаменели и так
будут стоять в этой
комнате до скончания века. По полу только раздавались чокающие шаги бродившей левретки.
Мой дед
был птичный охотник. Я спал у него в большой низенькой
комнате, где висели соловьи. Наши соловьи признаются лучшими в целой России. Соловьи других мест не умеют так хорошо
петь о любви, о разлуке и обо всем, о чем сложена соловьиная песня.
Абрамовна вышла из его
комнаты с белым салатником, в котором растаял весь лед, приготовленный для компрессов. Возвращаясь с новым льдом через гостиную, она подошла к столу и задула догоравшую свечу. Свет
был здесь не нужен. Он только мог мешать крепкому сну Ольги Сергеевны и Софи, приютившихся в теплых уголках мягкого плюшевого дивана.
Серый свет зарождающегося утра заглянул из-за спущенных штор в
комнату больного, но
был еще слишком слаб и робок для того, чтобы сконфузить мигавшую под зеленым абажуром свечу. Бахарев снова лежал спокойно, а Абрамовна, опершись рукою о кресло, тихо, усыпляющим тоном, ворчала ему...
Инстинктивно она
выпила остывшую чашку чаю и начала ходить взад и вперед по
комнате.
— Нет, вы теперь объясните мне: согласны вы, чтобы гробовщики жили на одном правиле с столярями? — приставал бас с другой стороны Лизиной
комнаты. — Согласны, — так так и скажите. А я на это ни в жизнь, ни за что не согласен. Я сам доступлю к князю Суворову и к министру и скажу: так и так и извольте это дело рассудить, потому как ваша на все это
есть воля. Как вам угодно, так это дело и рассудите, но только моего на это согласия никакого нет.
Лиза опять взяла Молешота, но он уже не читался, и видела Лиза сквозь опущенные веки, как по свалившемуся на пол «Учению о пище» шевелилась какая-то знакомая группа. Тут
были: няня, Женни, Розанов и вдруг мартовская ночь, а не
комната с сальной обстановкой. В небе
поют жаворонки, Розанов говорит, что
Всех
комнат здесь
было восемь, и половина из них
была темных.
В двух
комнатах, примыкавших к кухне, вовсе не
было окон: это
были не то кладовые, не то спальни.
Из просторных сеней этого этажа шла наверх каменная лестница без перил и с довольно выбитыми кирпичными ступенями. Наверху тоже
было восемь
комнат, представлявших гораздо более удобства для жилого помещения. Весь дом окружен
был просторным заросшим травою двором, на заднем плане которого тянулась некогда окрашенная, но ныне совершенно полинявшая решетка, а за решеткой
был старый, но весьма негустой сад.